Супершпионы. Предатели тайной войны

Кнопп Гвидо

Довольно редко МИ 5 и МИ 6 раскрывали агентов в собственных рядах путем собственной инициативы или детективной работы. Обычно толчок поступал извне: в случае с Блейком — от Михаила Голеневского, польского двойного агента, сбежавшего в декабре 1960 года из Варшавы и перешедшего на сторону ЦРУ. ЦРУ и СИС систематически допрашивали поляка и получили от него документы, подтверждавшие, что в берлинской резидентуре СИС годами «копался «крот».

Одним из документов был годовой отчет СИС о деятельности англичан в Польше, который КГБ передало польской разведке. К этому отчету доступ имели только три «носителя секретов».

И к их числу принадлежал Блейк. Эти факты, признание Айтнера, а также катастрофа операции «Золото» оказались достаточны, чтобы заподозрить Блейка в двойном шпионаже.

Допросы проходили в зале заседаний СИС на Карлтон Гарденс, где десятью годами раньше началась разведывательная карьера Блейка. Он собран и сконцентрирован, он отвергает все обвинения и указывает одновременно, что у Шерголда должны быть убедительные доказательства: доказательства, подтверждающие, что Блейк действительно советский шпион. Спираль закручивается все более узкими кольцами. На третий день Блейк признается.

Даже сегодня Блейк очень волнуясь вспоминает об этом роковом дне:

«Когда после обеда мой допрос продолжился, мои четверо коллег сменили тон. По моему мнению, это было не только трюком; они действительно укрепились в своем мнении обо мне, так что их слова получили больший вес.

Шерголд сказал: «Мы знаем, что вы работаете на Советы, но мы понимаем, почему. Во время Вашего пребывания в плену в Корее Вас пытали и «промывали мозги». Вы тогда признались, что Вы офицер СИС, и Вас шантажировали.»

Когда до меня дошло, в каком аспекте ведущие допрос офицеры оценивают мои мотивы, произошло то, что противоречило любой форме инстинкта самосохранения. Я почувствовал, как меня захлестнула волна возмущения. Я захотел сказать им, что я действовал чисто по убеждениям, по собственной воле и из-за моей твердой веры в коммунизм. Не под давлением и не из-за денег.

И внезапно, не думая об этом, я закричал: «Меня никто не пытал, никто меня не шантажировал. Я сам пришел к Советам. Это было моим собственным решением — сотрудничать с ними.» Это стало моим признанием! Мои коллеги смотрели на меня с молчаливым удивлением.

Последующие три дня Блейк провел в деревне в доме Гарри Шерголда. Офицеры СИС продолжали искать его мотивы, приемлемое для них объяснение его действий. Кроме того, они ожидали решения руководства СИС и правительства о том, что дальше должно было произойти с Блейком.

Утром на третий день, 12 апреля 1961 года, Блейка арестовывают офицеры специального отдела. Его обвиняют в нарушении параграфа 1, абзац 1/с Закона о защите государственных тайн (Official Secrets Act).

Суперинтендант Льюис Гейл из Скотланд-Ярда заявляет ему: «Джордж Блейк, я обвиняю Вас в период с 14 апреля 1955 по 3 апреля 1959 года, далее с мая по июнь 1959 года и с июня 1959 по сентябрь 1960 года в нанесшей ущерб безопасности и интересам государства передаче другим лицам сведений, которые прямо или опосредованно могли быть использованы враждебной державой.»

На время предварительного судебного разбирательства Блейка на месяц поместили в тюрьму Брикстона. Лишь в начале мая его посещает жена, вернувшаяся из Бейрута. Это свидание стало для Блейка абсолютной низшей точкой его кризиса:

«Мой арест и разоблачения моей разведывательной деятельности в пользу Советов, моя двойная игра,

были сильным шоком для моей жены и моей семьи. Долгое время я не мог перенести даже мои мысли о том горе, что я причинил им. Из всего, что я сделал, самым болезненным для меня было то, что я обманул мою семью, моих друзей и коллег. Но мои действия ни коим образом не были направлены против них лично.»

Общественность и пресса к этому моменту мало знают о Джордже Блейке. Они считают его мелким государственным служащим, который любительским образом продавал Советам некоторые сведения. Никогда не упоминалось имя СИС или МИ 6. Единственным, кто после новости об аресте Блейка, сломя голову исчез из Лондона в направлении Москвы и никогда больше не вернулся в Англию, был его бывший ведущий офицер-связник Николай Родин, он же — «Коровин».

3 мая 1961 года в Центральном уголовном суде Олд-Бейли открывается его процесс. Большая часть заседаний проходит закрыто, без допуска общественности. Но на основании документов мы все же можем хорошо представить себе картину проходившего процесса. Уже в начале Блейка спрашивают, признает ли он себя виновным. Блейк признает себя виновным в том смысле, как это трактует обвинение. Он только надеется, что его признание поспособствует вынесению мягкого приговора. С этим признанием пропадают все перспективы драматического хода процесса. Теперь лорд-судья Паркер предоставляет слово для выступления Генеральному государственному прокурору сэру Мэннингэму-Буллу.

«Обвинения, которые только что признал подсудимый, очень серьезны. Перед тем как факты о составе преступления стали известны, можно с уверенностью сказать, что Блейк пользовался доброй славой.

В октябре 1943 года обвиняемый, являющийся британским подданным, добровольно поступил на службу в королевские ВМС, где служил до 1948 года. С этого времени и до своего ареста он в стране и за ее пределами находился на службе правительства. В своем признании Блейк сказал, что более десяти лет назад с ним произошло изменение его общего отношения к жизни и политических взглядов, пока в 1951 году он не пришел к твердому убеждению, что коммунистическая система лучше любой другой и что она заслуживает победы.

Говоря его словами, он решил отдать себя в распоряжение коммунизму и помочь созданию более гармоничного и справедливого, по его мнению, общественного устройства.

Когда Блейк пришел к этому решению, то не сделал для себя единственно верный вывод- уйти с государственной службы, а предложил русским добровольно работать на них. Его предложение было принято. и — я скажу это словами самого Блейка — он пообещал в интересах коммунизма передавать советской разведке сведения, получаемые им по службе.

Из его высказываний следует, что он за последние девять с половиной лет, когда он был на правительственной службе и получал жалование от государства, одновременно был шпионом русских, которым он передал огромное количество сведений.

Короче говоря, за последние девять с половиной лет он беспрестанно предавал свою страну, и у него был доступ к информации очень большой важности. Правда, хотя он и занимал руководящие посты, у него не было доступа к документам, связанным с военными тайнами или к сведениям об атомном оружии, но остается фактом, что он нанес очень серьезный ущерб интересам своей страны.»