Суперсвет
Шрифт:
В жилых зонах Кале лучи ближайшего твердого солнца просачивались сквозь куполообразные крыши и стены из материала, гораздо более прочного, чем алмаз. Вместе все эти сложные системы удерживались — на видимом уровне — атомной силой. Небо отливало мягким опаловым сиянием — как небеса в какой-нибудь мифологии.
Ничего столь же прекрасного юная Ли никогда еще не видывала, а потому, выйдя из автобуса, доставившего ее в Бах с меркурианского северного полюса, даже остановилась. В Нью-Франкфурте, где находился ее университет, солнечный свет был жестким и, казалось, даже более густым из-за своей яркости. Либо носи защитные очки, либо заводи другие глаза — иного не дано. Но в Кале все обстояло иначе. На протяжении тех лет, что Ли провела на Меркурии,
Первые годы она провела в тесном общежитии. Каждый год ей предоставлялось все больше места — словно ее расширяющиеся ментальные горизонты требовали соответствующего расширения бытовых границ. Хьюго Сингх не ошибся — его дочь была чудом. Первый год Пин работала по общему учебному плану, но когда ее математические и научные способности проявились со всей очевидностью, девушку перевели на еще более продвинутый курс. Новая программа еще больше увела Ли от гуманитарных наук и даже от наук о жизни и машиноведения, к чему она всегда проявляла интерес. На протяжении последующих десяти лет Пин Ли Сингх занималась исключительно теоретической и экспериментальной физикой. Каждый день. По много часов. К двадцати четырем годам она прошла путь от студента-выпускника до временного преподавателя в университете Сюй-Сюй. А еще у нее закрутился бурный роман с человеком, которого считали самым выдающимся физиком своего поколения, профессором Хамараби Текстоком.
Тексток был многократно дублированным, полностью интегрированным БМП, Большим Массивом Персоналий, известным как манифолд. Поскольку Ли была любовницей всего комплекта личностей, а не одного какого-то аспекта, она никогда не знала, в каком аспекте — т. е. в какой физическом теле — предстанет перед ней Тексток. Профессор прибегал у этому способу еще и для того, чтобы избежать сплетен и пересудов, которые непременно появились бы, если бы к Ли постоянно приходил еще и тот же мужчина, и рано или поздно могли бы дойти до его жены, тоже БМП, только низшего порядка сложности.
Мужчины самых разных обличий (а иногда и женщины) регулярно появлялись в квартире Ли; в квартире, которая, благодаря финансовой помощи Текстока, была значительно просторнее тех, что могли позволить себе большинство преподавателей. Иногда она смущалась из-за этого, но чаще радовалась, что после десяти лет тесноты и компании людей, которые и после работы не могли или не желали не говорить о физике или, что еще хуже, жизни ученого-физика, может позволить себе побыть в одиночестве. За эти десять лет она выслушала все жалобы, стала свидетелем пары интеллектуальных катастроф и научилась не слушать наукообразный треп, остановить который боялась из страха обидеть кого-то.
Она очень любила Текстока. Его гениальность не подвергалась сомнению — он внес ощутимый вклад в хромодинамику, основываясь на идеях Мерседа относительно странных квантовых искажений во временных линиях. Втайне Ли предпочитала заниматься сексом с двадцативосьмилетним аспектом Текстока, тело которого он поддерживал в отличной форме регулярными занятиями; он же настаивал на том, чтобы предаваться любовным утехам в ее спальне и в полнейшей темноте. В конце концов она была его самой обещающей студенткой, а теперь и его протеже в университете. Для Ли их встречи были прежде всего встречей интеллектов.
Пин с удовольствием задержалась бы в Сюй-Сюй еще на несколько лет, получив должность профессора с тем, чтобы потом поступить на работу где-нибудь в Мете. Темой ее дипломного проекта было то же самое исследование временных линий, что принесло известность Текстоку. На протяжении ряда лет она изучала странные вариации эффекта Мерседа, отмеченные одной ее подругой при проведении экспериментов в области механики информационных потоков.
Эффект Мерседа получил такое название в честь величайшего гения, человека, жившего пятью столетиями ранее, Рафаэля Мерседа. Суть эго открытия сводилась к некоему засекреченному
Однако иногда, при весьма странных обстоятельствах, эффект Мерседа не срабатывал. Точнее, срабатывал, но как-то непонятно, и информация передавалась как будто в зашифрованном и не поддающемся расшифровке виде. Можно было бы отмахнуться, назвать это все чушью, но математика говорила — нет, не чушь. Разумеется, такое было невозможно. По крайней мере невозможно с учетом законов физики по состоянию на 3012 год, двадцать четвертый год ее, Пин Ли, существования. Ей все же хотелось думать, что коренной пересмотр современной физики не потребуется. Однако, разгадав загадку очевидной аномалии, она бы не только сделала себе имя и обеспечила собственное будущее, но и добилась статуса БМП. К тому ей было просто интересно.
Ли работала, упорно отсекая лишнее, отбрасывая одно неверное решение за другим, когда эксперимент не подтверждал расчеты, или сами расчеты, элегантные и прекрасные, не соотносились друг с другом. Каждую неудачу она считала еще одним зернышком в копилку знаний.
А когда Ли не работала, у ее двери появлялся Тексток, алчный, ненасытный прожорливый — во всех смыслах. Их свидания происходили по одному, заранее определенному порядку, с редкими и незначительными отступлениями: Тексток всегда приносил цветы — настоящие, собранные с клумбы Городского сада. Ей особенно нравились меркурианские маргаритки, снабженные радужными, переливчатыми светодиодами и батарейками размером с молекулу. Они собирали свет так, как это никогда бы не получилось у природных цветов, и освещали комнату в течение нескольких часов. Пока Ли занималась цветами, Тексток заказывал еду. Продукты поставлял квартирный грист, и стоило все это неимоверно дорого. Тексток, хлебнувший в детстве немало лишений, любил иногда побаловать себя роскошными изысками. Ли, никогда себя не обманывавшая, понимала, что она и сама такой же каприз. Впрочем, вкус у Текстока был отменный, блюда получались вкусные, и она сама приготовить нечто подобное из готового сырья позволить себе просто не могла, не говоря уже о том, чтобы получить исходные продукты с требуемыми свойствами из гриста.
Тексток всегда ел быстро и неизменно заканчивал раньше Ли, после чего сразу же вытирал губы и проводил языком внутри рта, освежая дыхание внутренними пелликулами. Она знала — это сигнал к тому, что он готов трахаться.
Ли торопливо освежалась, и они отправлялись в спальню. Тексток закрывал дверь, запирал ее сложным шифром, который отфильтровывал все следящие устройства вплоть до атомного уровня, и выключал свет. Ли ощущала себя кем-то вроде Психеи наоборот, которой Купидон лишь в темноте являет себя в образе бога, тогда как за стеной, в гостиной или кухне, при свете дня, он предстает самым обычным человеком с уверенными аппетитами.
Тексток обволакивал ее своими пелликулами и вбирал в себя, висцерально делясь собой с нею. Уже через мгновение их сердца бились как единое целое, дыхание смешивалось, и во время такого коитуса Ли могла видеть многогранный мир глазами БМП.
Некая виртуальная частичка Текстока была имплантирована в атмосферу Венеры и носилась там на сернокислых ветрах. Дюжины индивидуальных аспектов, тел занимались самыми разными делами: преподавали, любили и трахали других студенток по всему Мету. Всех их объединяло ощущение общности, единства, целостности, поскольку многочисленные аспекты и модификации БМП общались между собой мгновенно и совершенно легко. Все они были им. Ли как будто находилась в калейдоскопе. Нет, она как будто была калейдоскопом.