Супружеская жизнь
Шрифт:
— Как бы Марианна не закатила нам на этот раз приступ ацетономии. Хоть бы обошлось…
Час спустя, насытившись доверительными рассказами Франсуазы Турс о гастрите ее младшего ребенка, Мариэтт уже волнуется, глаза ее полны тревоги. Франсуаза сразу понимает подругу и шепчет:
— Хочешь звякнуть домой?
Одним прыжком Мариэтт у телефона. Она сердится, почему долго никто не подходит:
— Это неслыханно! Подумай, эта девчонка спит! Нет, вот «девчонка» отвечает. Все в полном порядке.
Мариэтт обретает уверенность, глядит одним глазком в телевизор — там что-то остроумное — или прислушивается к мосье Турсу, который пытается изобразить
Наши приемы столь же редки и во всем похожи на приемы Турсов, только мы меняемся с ними ролями. В такие дни стенные часы в гостиной обычно спешат на двадцать минут.
И что за привычка судить о наших гостях, следуя песенке «Я принес тебе конфет». Что касается Жиля, нашего постоянного гостя, то его репутация в этом смысле безупречна — он никогда не забывает принести конфеты.
А эти тщательнейшие обзоры горла и всех прочих отверстий, эта охота за мельчайшим прыщиком, которая ведется кончиками пальцев, поглаживающих нежную, как персик, кожу; все эти заворачивания в махровые простынки, долгие вытирания после «куп-куп»…
Вся эта оргия капель, вазелиновых фитильков, ингаляций — даже при самом легком чиханье.
И каким навязчивым припевом стали бесконечные оправдания беспорядка в гостиной, где все постоянно вверх дном.
— Чего же ты хочешь? Им же надо поиграть.
И какая суета по утрам: поскорей проводить Лулу в детский садик, успеть галопом прибежать обратно за Нико, у которого занятия в школе начинаются почти в то же время. А разве он не может туда отправиться самостоятельно? Ему надо только перейти на другую сторону улицы, не держась за мамину руку.
А это страстное желание быть вездесущей. Оно заставляет Мариэтт непрестанно бегать вверх и вниз по лестнице, сновать в первом этаже из комнаты в комнату в нервном страхе — почему там тихо? — или же наоборот — что у них за шум? — постоянно узнавать в безумной тревоге — что они там вытворяют?
Я уже сказал, что Мариэтт делает для детей слишком много. В сущности, ей уже некогда жить самой.
Слева от меня жует дядя Тио с характерным хрустом, который вызван ревматизмом челюсти; справа что-то рассеянно грызет моя мама. Я часто думаю о том, чем же она живет, чем держится? Сегодняшнее воскресенье принадлежит им — так бывает примерно раз в месяц. Напротив меня сидит Мариэтт между двумя дочками на высоких стульчиках. Мальчиков посадили в конце стола. Распределение мест произошло вопреки этикету, но раз жена против того, чтоб дети ели отдельно — это у Гимаршей не принято, — всем нам приходится приноравливаться к ритуалу кормления. А впрочем, невозможно ошибиться в источнике болтливых уговоров, задабривания детей нежными улыбками, полного отсутствия у матери чувства меры — все это баловство, конечно, исходит с улицы Лис, и это наполняет счастьем мою жену, у нее, видимо, никогда не болят шейные позвонки — так ловко и безостановочно она поворачивается от одной дочки к другой: даст ложечку Ианн — Марианне, потом ложечку Бонн — Ивонне. Тио весело, но не из-за этого зрелища. У него другие поводы.
— Решение суда от второго числа мне нравится! — говорит
Еще три взмаха вилки — и мы переходим к референдуму восьмого числа об Алжире. Полковник признался, что он проголосовал «за», смирившись с мыслью, что его бывшим соратникам больше не придется пить анисовую водку в Сиди-Бель-Аббес, где он пять лет тянул лямку. И сразу же он перескочил на то, что Помпиду стал премьер-министром. Мариэтт в это время убеждала деток кушать побольше: «Еще немножко телятинки, а? Ну, Нико, не заталкивай еду пальцем в рот, это нехорошо!» — и все же прислушивалась к нашей беседе. Ведь она дорожит своими избирательными правами, хотя иной раз забывает пользоваться ими — срочность выборов порой отступает перед срочностью стирки. Но в ней силен местный национализм:
— Два министра из Анже, — говорит она, — такого еще никогда не было. Один даже учился в Монгазоне, как наш Абель.
Моя мать благоразумно молчит. Она знает, что у полковника полковничьи взгляды, у Гимаршей — взгляды лавочников, но что в этих краях споры «об оттенках белого цвета» могут повредить спокойствию семьи. Напрасная тревога: от министра юстиции дядя Тио, спускаясь по лестнице иерархии, уже дошел до судьи Куломба, жена которого только что родила тринадцатого ребенка.
— Любопытно, — говорил Тио, — лет двадцать назад этим хвастались, звонили во все колокола! Нынче Куломб вынужден чуть ли не скрывать этот факт, вот как.
— А я еще жалуюсь на эту кучу ребят, на нашу «кириэлису», — говорит Мариэтт.
Слово это она сама придумала и обожает его, оно возникло от греческого Kyrie eleison — господи, помилуй нас! И тем не менее Мариэтт не может с собой совладать: каждый раз, как скажет «кириэлиса», оглядывает всех четырех малышей с учетверенным удовлетворением, и в этом взгляде никак уж не прочтешь жалобы. Hush, [21] как говорят англичане. Мы близимся к десерту, и те четверо, на кого она взирает, стараются обольстить своим взором мамочку, взявшую в руки половник. Мариэтт начинает раздавать сладкое.
21
Тише (англ.).
— Это ваш знаменитый семейный крем? — говорит, прищурившись, моя мама.
— Да, — отвечает Мариэтт. — Абель терпеть его не может, а дети обожают.
Я искоса гляжу на эту смесь, украшенную целой радугой мелко нарезанных засахаренных фруктов, немного похожую на итальянское мороженое «кассата», которое уже успело, однако, растаять. Предоставив в наше распоряжение разливательную ложку, Мариэтт сует крем в ротик Ианн, быстро подхватывая кончиком ложки текущие с ее губ лакомые струйки. Нико управляется сам, хлюпает, чмокает, щелкает языком. Моя мать растерянно моргает.
— Ну, Нико, так нельзя делать, — снисходительно роняет Мариэтт, радуясь в душе, что это блюдо вызвало восторг у мальчика.
И вдруг она забеспокоилась. Что такое? Лулу почему-то застыл над тарелкой.
— Я не положила душистой травки, — говорит Мариэтт. — Ты же видишь, тут нет ничего зеленого.
Напрасные старания: Лулу терпеть не может «душистой травки», и он непреклонен.
— Ну что там стряслось с этим упрямцем? — спрашивает Тио.
— Не могу же я сразу кормить троих, — отвечает Мариэтт.