Суровая Проза, Трилогия(CИ)
Шрифт:
Старший лейтенант Романов - дисциплинированный, безропотный и идейный служака - был на высоком счету у начальства: его уважали, регулярно поощряли, ставили в пример другим и даже (по-тихому, сугубо кулуарно), предрекали большое будущее. Большое - в плане скорой и успешной воинской карьеры...
В госпиталь к раненому Роману генерал-лейтенанта Громова пустили только на пятые сутки.
Медицинская палата на четыре койки, три из которых пустовали. А на четвёртой лежал...
– Что
– удивился Палыч.
– Осунулся до полной невозможности. Даже нос слегка заострился. Чёрно-сизые круги залегли под глазами. Бледный-бледный. И взгляд какой-то пустой, равнодушный и отсутствующий. Натуральный "человек-в-футляре".... Привет, боец болезный! Как самочувствие?
– М-м-м-м-м...
– Да что происходит-то, в конце концов? А, док?
– Сильнейший нервно-обсидиальный синдром, сопровождаемый полной апатией, - охотно пояснил пожилой врач.
– Достаточно редкое явление, между нами говоря. Особенно в профессиональной армейской среде.
– И как вы собираетесь его лечить?
– Предлагаю - незамедлительно отправить приболевшего офицера на Родину, подальше от этих знойных и гиблых мест. Гиблых - для нервной системы этого конкретного пациента. Воспоминания, воспоминания. Глушить их надо, глушить. Пока не поздно.... Мы, психиатры, считаем, что в определённых случаях именно воздух Родины является самым лучшим и эффективным лекарством...
– Не вопрос, сделаем, - обрадовался Палыч.
– Организуем экстренный вывоз в Россию. Ну, и поместим...э-э-э, пациента, как вы выразились, в отличный профильный санаторий. Расположенный, например, в Западной Сибири.
– Почему - в Сибири?
– заинтересовался доктор.
– А там "открытого" песка нет. Совсем. Сплошная тёмно-зелёная тайга, наполненная живительным птичьим щебетом. Следовательно, и воспоминания о недавнем происшествии "заглушаться" сами собой.
– Одобряю. Вы всё очень верно и правильно понимаете, господин генерал.
– Должность у меня такая.
– Не надо - в профильный, - неожиданно подал голос больной.
– Не надо. Ради Всевышнего...
– Почему - не надо?
– насторожился Громов.
– Что, Саня, ты имеешь в виду?
– Дайте мне лист бумаги и ручку, - отстранённо глядя в сторону, попросил Романов.
– Зачем?
– Рапорт хочу написать. Об отставке. Не могу я больше. Отпустите, пожалуйста, Палыч...
Надломилось что-то в старшем лейтенанте, короче говоря. Провести долгое время в знойном и тесном плену, без воды, среди разлагающихся трупов, это, доложу я вам, совсем и не шутка. В том смысле, что дорогого стоит...
Вот, у Романова - в результате всего пережитого - и произошёл психический срыв-сдвиг по фазе. Неслабый такой, по полной и расширенной программе.
К этому "сдвигу" мы ещё вернёмся. Обязательно.
Только чуть позже...
Глава
А вон там - седые генералы...
Спасательная команда доставила в "ооновский" лагерь двоих выживших и восемь трупов.
Через полтора часа прилетели и генералы.
Объявили траур. Ну, и понятное дело, "особый режим". Типа - на всякий пожарный и экстренный случай, как и полагается...
На следующее утро, сразу после завершения завтрака, состоялось общее построение списочного состава корпуса (за исключением тех, кто в плановом порядке нёс боевое дежурство). Вернее, что-то вроде траурно-похоронного митинга.
Сперва Виталий Палыч, хмуро глядя в сторону, сказал несколько дежурных фраз в чисто философском ключе - о превратностях злокозненной Судьбы и о высокой миссии воинского братства.
Потом слово взял Фрэнк Смит.
Генерал Смит был уже достаточно пожилым человеком, поэтому его сразу же пробило на слезливую сентиментальность: сплошные перлы о священном рыцарском долге и о цене, которую всем нормальным людям (то бишь, бойцам), приходится платить за достойное выполнение вышеозначенного долга. О непомерно-высокой цене...
В конце речи старичка потянуло на воспоминания о своей славной армейской юности, которые (вполне прогнозируемо), завершились декларированием следующего стихотворного текста:
Смерть пришла из ниоткуда.
Просто проходила мимо.
Огонёк наш увидала.
И на ужин заглянула.
Просто проходила - мимо...
Говорят, страшнее нету
Смерти, что проходит мимо.
Что зовёт неотвратимо
В Край Несбывшихся Надежд,
Всем подмигивая - криво...
И тогда она пришла.
Хмуро дунула на угли.
За собою позвала.
Мы ушли за нею - в джунгли.
За собою - повела...
Джунгли - страшная планета.
Сорок пацанов - в пути.
До десятого рассвета
Только трое добрели.
Джунгли - страшная планета...
Молодыми уходили.
Не считая вовсе дни.
Месяц - в зеркале обычном
Лишь седые старики.
Молодыми - уходили...
Сорок лет прошло.
Всё помню.
Каждый шорох - в этих джунглях.
Каждый крик и каждый вздох свой.
И предсмертный хрип друзей.
Что поделать, коль солдату
В этой жизни достаётся,
Позабыв о страхе смерти,
Только честь свою спасать.
От Судьбы и от начальства.
От предательства и страха.
От себя и от безумства.
Только - честь свою - спасать...
После трескучего траурного салюта, произведённого, как и полагается, из винтовок М-16, восемь чёрных мешков с трупами сослуживцев торжественно загрузили на борт "ноль-один".