Суровые дни. Книга 1
Шрифт:
— Пяхей, вот увидишь, все будет так, как я говорил! «Венец терпению — благополучие». Если не станешь горячиться, все обойдется самым лучшим образом.
Тархан промолчал, а Перман, стараясь отвлечь его, сказал:
— Только что приходили ко мне Мяти-ага и другие яшули. Говорят, что и в Серчешме положение тяжелое — кизылбаши чуть не окружили наших. Не подоспей люди сердара Аннатувака, могла бы случиться большая беда. Кизылбаши, говорят, очень уверенно себя чувствуют. Видно, в самом деле есть у них за спиной крепкая поддержка. А вчера в
— У каждого своя ссадина щемит! — упрямо ответил
Тархан, начавший было успокаиваться, но рассерженный последними словами Пермана.
— А заботы народа тебя, выходит, не касаются? — рассердился и Перман.
— Нет! Если народ не заботится обо мне, почему я должен думать о нем!.. Вот, у тебя есть и дом и семья. А у меня — что? Я — бродяга, пришелец. Для меня все равно, где быть, — на земле, под землей ли…
Тархан говорил с горечью и обидой. И Перман, впервые увидевший друга в таком состоянии, серьезно забеспокоился и переменил тон.
— На народ не надо обижаться, Тархан-джан. В наших невзгодах не народ виноват.
— А кто же виноват?! — спросил Тархан, сверкая глазами. — Адна-сердар? Вот пойду сейчас и перебью весь его род! А Лейлу посажу на гнедого и умчу куда глаза глядят! Пусть догоняет кто смелый! Мне терять нечего, разве только голову, а ее все равно где терять!
Он вскочил на ноги.
— Не дури! — Перман схватил его за полу халата. — Слышишь, Тархан, не дури!
Тархан вырвал полу, ударил дверь ногой и выбежал наружу. Перман, накинув халат и сунув ноги в старые опорки, торопливо вышел вслед.
Он догнал Тархана уже далеко от дома. Крепко взяв его за локоть, сказал:
— Не делай глупости, Тархан! Гнев всегда впереди разума бежит, да в яму заводит… Остановись-ка!
Продолжая широко шагать, Тархан сквозь зубы ответил:
— Пока я стоять буду, Садап душу вынет из Лейлы!
— Постой, Тархан, я сейчас сам поговорю с ней. Только ты не вмешивайся.
— Так и послушала она тебя! Еще больше взбеленится! Она самому сердару печенку ест, не то что…
— Вот увидишь, послушается!
— А если нет?
— А нет, тогда делай, что задумал! Сам тебе помогу!
— Поможешь?
— Аллахом клянусь, помогу!
Они уже подходили к кибиткам Адна-сердара, когда в одной из них раздался душераздирающий вопль. Перман вздрогнул, а у Тархана волосы поднялись дыбом — он, как безумный, рванулся на крик.
— Стой! — догнал его Перман и. еле удерживая, несмотря на свою немалую силу, беснующегося Тархана, сказал: — Послушай, кто кричит!
Вопль повторился.
— Спасите, люди! — орала Садап, захлебываясь слезами. — Ой, спасите! Убивают!.. Илли-джан, сынок, помоги!.. Ой, убивают!..
Тархан вздохнул так,
— Ее голос, Садап!
Натягивая сползший с плеча халат, Перман сказал:
— Сердар вчера сразу же по возвращении уехал в Серчешму. Видно, сейчас только вернулся…
Свист плети и крики Садап не прекращались.
— Эх, как он ее лупит! — невольно посочувствовал Перман. — Как бы до смерти не забил! Смотри-ка, Илли-хан на помощь пошел!..
Илли-хан опасливо заглянул в кибитку, из которой рвались вопли матери, плаксиво затянул:
— П-п-перестань, п-п-папа! Ч-ч-что ты д-д-делаешь!
Из кибитки вылетел железный кумган, с треском ударился о дверную стойку. Илли-хан испуганно отпрянул и, подвывая, побежал прочь.
— Ну, вот, — сказал Перман, — Садап и без тебя воздали по заслугам… Пошли чай пить!
Тархан согласился. Однако не прошли они и нескольких шагов, как их остановил конский топот. Они прислушались. Еще кто-то из аульчан возвратился? Через несколько мгновений два всадника сдержали горячих коней. Передний нагнулся с седла.
— Это ты, Перман?
— Салам, Ата-хан! — узнал всадника Перман. — Сходи, подержу коня!
— Некогда, брат! Как ваши, все живы-здоровы?
— Одни — здоровы, другие — пока неизвестно. А ты — как?
Ата-Ёмут махнул рукой, невесело оскалил крепкие зубы.
— У меня жизнь собачья — вечно мотаюсь в седле! Сердар дома?
— Кажется, дома… Добрые вести привез?
— Кто их сейчас разберет, какие — добрые, какие — недобрые…
Из кибитки, покашливая и кутаясь в халат, наброшенный наспех на плечи, вышел на голоса разгоряченный Адна-сердар. Перман и Тархан почтительно поздоровались. Сердар протянул обе руки Ата-Ёмуту, здороваясь с ним, как с уважаемым гостем. Перману он руки не подал, а Тархана даже не удостоил взглядом.
— Весть привез! — минуя традиционный ритуал приветствий, сказал Ата-Ёмут. — В среду хаким собирает всех ханов в Астрабаде! Будет очень важный разговор! Я приехал сообщить вам об этом!
— Хорошо, иним, постараюсь приехать, — с необычной готовностью согласился Адна-сердар.
— Тогда — здоровья вам и благополучия? — сказал Ата-Ёмут, невежливо оборвав сердара на полуслове. Он гикнул, крутанул коня на задних ногах и поскакал, обдав стоящих облаком густой пыли. Его безмолвный спутник последовал за ним.
Лицо сердара исказила злая гримаса:
— Хей, не умнеет с возрастом сын неразумного! — пробормотал он, отплюнулся и прошел в кибитку, но не в ту, из которой вышел, а в другую, крайнюю.
Избитая, скорчившаяся Лейла встретила его затравленным взглядом. Она слышала истошные вопли Садап и с содроганием ждала своей очереди отведать плети сердара. Но сердар, видимо, сорвал все свое раздражение на Садап. Он, собственно, и избил ее за то, что застал, когда она измывалась над Лейлой.
— Вставай, приготовь обед! — толкнул он ногой Лейлу.