Суровые дни. Книга 1
Шрифт:
Махтумкули не замедлил с ответом.
— Конечно, господин хаким, родина — это священно, — сказал он. — Для родины человек не должен щадить и самой жизни. Только надо прямо сказать, в наше время трудно определить, где начинаются и где кончаются дела во имя родины. Каждый божий день междоусобицы, войны…
Человек радуется, если защитит свой дом. Но это радость одного дня. На утро приходит новый предводитель и, обнажив саблю, требует отдать для родины имущество и жизнь. Вот вы, господин хаким, действительно за один день можете превратить в пепел всю степь. Но ради чего? Разве нужно это родине? Или народу? Вы только ожесточите его. А если народ
Хаким уже не мог сдержаться. Вначале он собирался закончить разговор с Махтумкули мирно. У него был свой расчет: освободив поэта, он хотел расположить к себе народ. К тому же через Абдулмеджит-хана он уже пробовал угрожать поэту и убедился, что это бесполезно. Но теперь, слушая страстную речь Махтумкули, он не выдержал. Еще немного, и он приказал бы бросить вольнодумца в зиндан. Собрав всю волю, хаким сказал как можно спокойнее:
— Будем считать, поэт, что наш разговор окончен. Приятно было побеседовать с умным человеком. Вы свободны и можете идти куда пожелаете, никто вас не задержит. Надеюсь, что вы сделали нужные выводы из нашей беседы. Я отпускаю вас с миром. Другой на моем месте потребовал бы от вас клятвенных заверений, поставил бы условия. Но я сторонник доброго согласия. Идите, соберите свой народ и посовещайтесь, как лучше выполнить повеление шах-ин-шаха. Кончится дело спокойно — и вам будет хорошо и мне. Если нет… — Он пожал плечами. — После того, как зазвенят сабли, времени для добрых бесед уже не останется!
Поэт допил чай, отставил в сторону чайник и некоторое время сидел в раздумье. Ему хотелось ответить хаки-му. «Ставить условия, потребовать клятву?.. Нет, совесть не выбросишь, как червивое мясо! Не на того напал, господин хаким!»— думал Махтумкули. Но он промолчал, решив воспользоваться показным великодушием хакима и закончить разговор среди народа.
— Проводите поэта, — сказал хаким Абдулмеджит-хану и, не вставая, протянул Махтумкули обе руки.
Махтумкули спокойно простился и вышел. Когда за ним закрылась дверь, хаким встал, потянулся, подошел к окну и, прислонившись лбом к холодному металлу решетки, долго смотрел во двор. Он устал — видимо, сказывалось напряжение, в котором он держал себя во время разговора. Нет, не так-то легко беседовать с такими, как Махтумкули. В иное время он поговорил бы с поэтом на другом языке…
Когда со стороны Больших ворот донесся торжествующий гул толпы, он зябко повел плечами.
Вошел Абдулмеджит-хан, кивнул на окно, скривив губы презрительной усмешкой.
— Встречают своего шахира!
Хаким ничего не ответил и принялся шагать по коврам, опустив голову и заложив руки за спину. Абдулмеджит-хан достал с полки коробку с табаком, набил головку кальяна, разжег его. Затянувшись несколько раз, чтобы кальян разгорелся, он достал из кармана шелковый платок, старательно обтер мундштук и протянул хакиму.
— Прошу, ваше превосходительство!
Хаким принял мундштук, с жадностью глотнул одурманивающий дым табака. После нескольких затяжек помутневшие глаза его заблестели, усталость прошла.
— Видали, какой это дервиш! — сказал он, продолжая думать о Махтумкули. — Вы не смотрите, что он в простом халате. В туркменских
— Валла, верные слова, ваше превосходительство! — живо отозвался Абдулмеджит-хан, уже поостывший от недавней злости. — Никуда от нас не денется! Будет приказ— всю степь их в одни сети загоню!..
— Что — сети, — задумчиво сказал хаким. — Чтобы связать противника без веревок, надо иметь сладкий, как мед, язык и холодное, как лед, сердце.
— Разумеется, ваше превосходительство! Но такое умение дано не каждому. Им может обладать только человек с таким светлым умом, как у вас.
На этот раз хакиму почему-то не понравилась лесть Абдулмеджит-хана. Он помолчал и сказал сухо:
— Отдохну немного. С сердаром Аннатуваком и остальными поговорите вы сами. Пусть вечером соберутся в Ак-Кала и проведут все свои совещания, чтобы к завтрашнему утру был ясный и окончательный ответ. Ждать больше мы не имеем времени. Или да, или нет — одно из двух. Поняли?
— Понял, ваше, превосходительство!
Хаким отложил чилим и поднялся. Хан поспешно вскочил. Словно опасаясь, что кто-то может подслушать, хаким сказал вполголоса:
— С Борджак-баем поговорите отдельно. Крепко ему накажите: пусть использует все, чтобы уговорить людей. Если ничего не получится, сразу же после сборища пусть сообщит обстановку. Медлить нельзя!
— Будет сделано, ваше превосходительство!
Хаким посмотрел в окно.
— Скоро сюда явятся Фатех-хан и Нуреддин-хан. Разговор закончим за обедом. Пригласите и Шатырбека.
Абдулмеджит-хан приложил руку к сердцу, склонился в поклоне.
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
Глава двенадцатая
ВОЛК В ЧАБАНЫ НЕ ГОДИТСЯ
Видела немало бурных дней и тревожных событий за свою длинную историю Ак-Кала. Много крови было пролито у ее стен, много людей осталось под ее развалинами. Кто только ни разрушал и кто только ни восстанавливал ее! Испокон века бурные события почему-то начинались именно отсюда. Здесь впервые обнажились и сабли туркмен и кизылбашей.
Лет пятьдесят назад она грозно царила над окружающей местностью, устрашала своими толстыми стенами. Надир-шах охранял ее, как зеницу ока, называя «воротами Туркменсахра». Но сейчас она мало походила на крепость— в одном из жарких сражений туркмены превратили ее в убежище для сов, оставив лишь жалкие развалины.
Там, где Гурген, огибая Ак-Кала с севера, устремляет свои воды вниз, начинались степи Туркменсахра. Между крепостью и степью, почти касаясь настилом воды, перекинулся через реку мост. Прямо за ним располагалось селение сердара Аннатувака. Оно было ближе других туркменских сел расположено к Астрабаду и поэтому всегда было многолюдным.
Сегодня крепость была особенно шумной. В этом, шуме угадывались сдержанная тревога и ожидание. Люди, заполнившие не только село, но и его окрестности вплоть до Ак-Кала, ожидали окончания большого совета старейшин. Собравшись отдельными группами, они жгли костры, кипятили чай, строили догадки о завтрашнем дне. Все уже знали, что хаким Астрабада ждет окончательного ответа, и каждый хотел знать, к какому решению придут аксакалы.
В центре крепости, разместившись на ровной, как ладонь, площадке, группа людей вела оживленную беседу. Лица сидящих озабочены, в репликах чувствуется сдержанное волнение.