Суровые времена
Шрифт:
– Неправильностей?
От неожиданности я вздрогнул и обернулся. В комнате, словно из-под земли, возник Одноглазый. Занавесь, скрывавшая половину комнаты, еще колыхалась.
– Чего?
– Что за «неправильности» ты имел в виду?
Сосредоточившись, я понял, что не знаю, что имел в виду.
– Не знаю. – Я покачал головой. – Ускользнуло… Где я? То есть когда?
Ворчун обменялся с ведунами многозначительными взглядами и спросил:
– Ты помнишь Роковой Перелесок?
– Еще бы! – Меня снова пронзило холодом, и тут я понял, в чем соль: никаких воспоминаний о посещении этой комнаты раньше у меня нет, хотя должны быть.
Значит, я все еще во вчерашнем дне. Только не столь отдаленном – ведь от Деджагора меня отделяют годы… Тогда я попытался вспомнить будущее. И вспомнил слишком много. Воспоминания заставили застонать.
– Может, его еще поводить? – предложил Гоблин.
Я покачал головой:
– Нет, я в порядке. Давайте подумаем. Сколько времени прошло между этим приступом и предыдущим? И сколько – с тех пор, как мы вернулись из Перелеска?
– Вернулся ты три дня назад, – сообщил Костоправ. – Я велел тебе отвести пленных во дворец. Ты их повел – и потерял Тенеплета по пути, при обстоятельствах столь загадочных, что я приказал всем принадлежащим к Отряду соблюдать особую бдительность.
– Да стар он был, – сказал Одноглазый. – Просто помер с перепугу. Никаких загадок.
Головная боль не проходила. Я помнил те события, но – столь же смутно, как и все, происходившее незадолго до прежних припадков. – Я почти не помню, что там было.
– Краснорукий Обманник был доставлен в полном порядке. Тем же вечером мы собирались его допрашивать. Но ты, вернувшись к себе и едва переступив порог, рухнул. Твоя теща, дядя, жена и шурин – все четверо на этом согласились. Наверное, в первый и последний раз.
– Может быть. Старуха – вылитый Одноглазый. Противоречит ради самого противоречия.
– Э, Щенок…
– Заткнись, – оборвал Одноглазого Костоправ. – Словом, ты просто упал и окаменел. С женой твоей случилась истерика, а шурин прибежал ко мне. Мы забрали тебя сюда, чтобы не шибко волновать твое семейство.
Волновать?! Да эта бражка и слова-то такого не знает! Кроме того, я лично считал «своим семейством» только Сари.
– Открой-ка рот, Мурген. – С этими словами Гоблин повернул мою голову к свету и заглянул в глотку. – Повреждений нет.
Я знал, о чем они думали. О падучей. Я и сам так считал, и расспрашивал о ней всех, кого мог, но ни один эпилептик до меня не уносился в прошлое во время припадка. Да еще в такое, которое слегка отличается от того, что уже прожито мною.
– Говорю же: не болезнь это! – рявкнул Костоправ. – Когда ты наконец найдешь ответ, он целиком будет в твоей епархии, а ты почувствуешь себя дураком оттого, что не заметил этого раньше!
– Если есть что искать, найдем, – посулил Одноглазый.
Это заставило меня подумать, что там у него еще имеется в загашнике. Затем я понял, что уже должен бы знать, поскольку они вскоре скажут, однако не мог ясно вспомнить эту часть будущего. Она ускользала.
Иногда страшновато быть мной…
– Тот, безголовый, снова был там? – спросил Костоправ.
Сообразив, о чем он, я ответил:
– Да, командир. Только не безголовый, а безликий. Голова-то у него была…
– Он может представлять собою источник проблемы, – предположил Одноглазый. – Если вспомнишь какие черты или вообще хоть что-нибудь, тут же рассказывай. Или записывай…
– Я не желаю, чтобы такое произошло с кем-нибудь еще, – сказал Костоправ. – Как мне вести кампанию, если люди вот так отключаются на несколько дней?
Я чувствовал уверенность, что ни с кем другим такого случиться не может, но говорить об этом не стал – иначе станут давить и расспрашивать, чего мне сейчас вовсе не хотелось бы.
– Мне нужно что-нибудь от головной боли. Пожалуйста. Боль – вроде похмельной.
– После прежних приступов было так же? – требовательно спросил Костоправ. – Ты об этом не говорил.
– Было, только не так сильно. Слегка. Этак на четыре кружки пива, если пиво варили Лозан Лебедь с Корди Мотером. Тебе это о чем-либо говорит?
Костоправ улыбнулся. То было пиво, лишь второе по мерзопакостности на всем белом свете.
– Мы с Гоблином не спускали с тебя глаз после Рокового Перелеска. Похоже было, что приступы будут повторяться. Не хотелось ничего упускать.
А вот это уже было весьма серьезно. Раз уж, находясь в этом времени, я помню кое-что из будущего, почему не помню визитов в прошлое, которые мне еще предстоит совершить?
И как они могли столь плотно следить за мной? Я их ни разу не заметил, а ведь держался начеку – как знать, из-за какого угла выскочит, размахивая шарфом-удавкой, Обманник…
– И чего добились?
– Ничего.
– Однако теперь за дело берусь я, – объявил, надувшись от важности, Одноглазый.
– Вот что и вправду внушает уверенность…
– Умниками все стали, – посетовал Одноглазый. – Раньше, помнится, молодежь уважала стариков…
– Верно. В те времена, когда она не имела возможности рассмотреть этих стариков поближе.
– У меня еще дела, – сказал Костоправ. – Одноглазый! По возможности будь с Мургеном. Продолжай беседовать о Деджагоре и обо всем, что там происходило. Где-то должны быть подсказки. Может, мы просто пока не опознали их. Если не сдаваться, что-нибудь да выплывет.
Он вышел прежде, чем я успел что-нибудь сказать.
Между Костоправом и Одноглазым явно произошло что-то касающееся и меня, а возможно, и нас всех. На сей раз я не многое помнил о том, где был. Все выглядело словно в первый раз, однако какая-то перепуганная, дрожащая тварь в темных закоулках моего сознания настаивала, что я просто переживаю заново уже пережитое, причем худший вариант вчерашнего дня еще впереди.
– Пожалуй, Щенок, отведем тебя теперь домой, – сказал Одноглазый. – Жена быстро излечит твои хвори.