Суррогат
Шрифт:
– Во дурак! К соседке! У нее же дети! – воскликнул он и хотел было уже брать девочку на руки и бежать с ней к соседке, как вдруг ум помутился у него от ужаса! Чудится ему, как будто скрипнула входная дверь и на пороге в зловещей ночной мгле появилась мертвая мать. Белым призраком без единого шороха как будто проплыла она по комнате, не видя ничего, прямо к своей дочке. Взяв ее на руки, приложила к мертвой груди. Истошно закричав, водитель кинулся прочь из дома! Оказавшись во дворе, окунул голову в бочку с холодной водой. «Что это было? Что за гоголевские эпизоды наяву? Тут что-то не то!» – мелькало у него в голове. Поборов в себе страх, он двинулся к машине. В современный век цифры ходячие мертвецы – как-то несерьезно. Однако в машине тела не оказалось. «Что за бредятина? Что происходит?» – он пошел к дому и аккуратно приоткрыл дверь.
Действие двадцать первое
– Рудольф, вы слишком много вводите эндоферина!
– Я занимаюсь своим делом, доктор! – огрызнулся Рудольф. – Не вам меня учить!
Очередная
– Готова к процедуре! Начинайте! – скомандовал Рудольф. Люди в белых халатах засуетились. Вскоре женщина уже лежала в гинекологическом кресле с раздвинутыми ногами. Жалкое она являла зрелище. Как будто в последний раз она посмотрела на доктора уже ничего не понимающим взглядом. Да о каком вообще взгляде могла тут идти речь? Глаза, проваленные в бездонные синие лунки черепа, смотрели уже безжизненно. Доктор, ассистировавший Рудольфу, отвернулся. Он даже представить себе не мог, что его изобретение отправит вот на такие пытки десятки женщин, пусть даже осужденных.
– Трупы немедленно утилизировать – сжечь! – приказал Рудольф, показывая на тела умерших.
– К чему такая спешка? – попытался возразить доктор. – Похороним их как полагается, они и так намучились, чтобы их тела еще и сжигать.
– Я же сказал сжечь! Немедленно! – Рудольф сурово посмотрел на доктора. – Мои приказы не обсуждают!
У доктора был печальный взгляд.
– У вас есть хоть грамм гуманности, Рудольф? Я печалюсь за вас, вы слишком жестоки. Эти жен… – Рудольф не дал ему договорить:
– Слушайте, док! Печальтесь где-нибудь там!!! – рявкнул он, показывая пальцем на входную дверь. – Для вас если это жестокость, то для меня это развлечение с трупами займет слишком много времени! Я не желаю вылавливать их по всему городу!
– Что значит «вылавливать», не понимаю! Объяснитесь наконец, Рудольф! Что это значит?! – доктор непонимающе взглянул на Рудольфа.
– Ну, хватит! Довольно! – Рудольф смотрел на доктора. – Не будьте наивным! Вы знаете, с ЧЕМ мы тут имеем дело!
Но доктор схватил его за «грудки».
– Рудольф! Опомнитесь! Скажите мне наконец!
– Вместе с эндоферином я ввожу силоктолиновую соль, – процедил Рудольф.
Доктору вторично стало не по себе. «Да неужели получилось? – мелькнуло у него в голове. – А я и не знал, но ведь это чудовищно!» Рудольф молчал. Он понимал чувства доктора. Ведь все начиналось давным-давно – изобретение препарата, поддерживающего жизнедеятельность клеток организма уже после смерти мозга.
Действие двадцать второе
Семену Скоробогатову, сколько он себя помнил, ни при каких обстоятельствах не удавалось разбогатеть. Простой шоферюга, работающий день и ночь. Бедным он тоже не был. Среднее образование, автошкола и наконец профессия. Шум мотора, запах масла и бензина и дорога, дорога, дорога. Все равно, какая: летняя, осенняя, зимняя, весенняя. Главное, не сонная! Выпить он мог, но всегда знал меру, ну, скажем, два стакана, не закусывая, а третий занюхать рукавом. Конечно, шутка! Он вообще не пил. Не потому что не хотел, а попросту нравилась ему эта работа, и разменивать ее на водку он считал глупостью. Какие только пейзажи ни открывает дорога: то ровное шоссе, то одни колдобины да ухабы, то шум города, то деревенская тишь – романтика. Крепкие нервы Семена, выдрессированные постоянной ездой, казалось, никогда не дадут сбоя. Но не в эту ночь, когда он столкнулся с НЕЧТО! Не помня себя от ужаса, он вошел в комнату. Трудно себе представить, как бы повел себя человек, находясь на месте закаленного и овеянного ветрами шофера. Прижимаясь спиной к стене, затаив дыхание, он медленно начал обходить объект наблюдения со стороны. Сердце бешено билось, крупные капли холодного пота выступили по всему телу. Он чуть не упал в обморок, когда увидел глаза умершей: стеклянные, недвижные, уставившиеся в одну точку. Семен взял себя в руки.
Девочка лежала под грудью покойницы и, как будто так и должно быть, преспокойно питалась ее молоком. Семен, видя, что объект ничуть не обращает на него внимания, пересилил себя и решил подойти и дотронуться до нее. Да! Тело ее было холодное, глаза остекленели. Семен отер пот с лица и попытался отнять девочку от груди. Однако та недовольно «мяукнула». Она еще не насытилась. Семен отошел подальше и стал наблюдать столь невероятное зрелище. Он не верил себе, что видит это. А девочка питалась и питалась молоком. Затем с причмоком отпустила грудь и, развернувшись сама на руках матери, припала к другой груди! Семен почувствовал прилив тошноты, в отличие от девочки, которая вовсю питалась молоком! И как мертвая грудь дает ей молоко? У Семена свело скулы. Как долго это продолжалось, сказать трудно, однако маленький ротик наконец отпустил сосок. Девочка заснула. Она была сыта. Семен не знал, что делать. Наконец, переборов в себе страх и отвращение, он подошел к покойнице и аккуратно взял девочку. Отнес ее подальше от мертвой матери и уложил спать, укрыв одеялом. Вернувшись к покойнице, присел на корточки и начал ее разглядывать. Ну, человек, ну, мертвый, ну, бывают судороги, но так чтобы ходил да еще и кормил, – это уж слишком. Вдруг его поразила мысль: почему она шла так целенаправленно именно к дочери, именно тогда, когда она захотела есть? Случайность? Не похоже. Он решил слегка качнуть труп рукой, тот повалился как подкошенный на пол. Семен даже отпрыгнул назад. Вдруг он понял, вернее, страшная догадка блеснула молнией в его голове. Семен, присев на корточки, закрыл лицо руками: «Ой, как стыдно!» Он понял, что видит далеко не выходца с «Того Света», а результат какого-то чудовищного биологического эксперимента. Тело покойницы было холодным, но не ледяным. Оно было мягким и не околевало. «Тааак! – подумал Семен. – Вот те и «кормилица»!» Семен решил дождаться утра. Один на один с трупом! А что делать? Бежать к соседке? А может, лучше не стоит этого делать? Может, все оставить так, как есть? И Семен стал ждать. Сон его не брал. Было не до него. Однако усталость он чувствовал сильно. И так Семен ждал, но дождался лишь плача ребенка и грязных тряпок-пеленок. Он вымыл девочку и, положив ее в постель, постирал пеленки. Затем уселся в дальнем углу комнаты. Очнулся он от плача девочки. Была середина ночи, когда девочка вновь захотела есть. Он подошел к ней, взял на руки и стал баюкать: «Баю-бай!», – баюкал ее. Девочка не унималась. «Да она опять есть хочет!» – мелькнуло у него в голове. Это он, взрослый, спит всю ночь, а она-то нет! И он боязливо начал оглядываться. В это время что-то холодное коснулось его руки. Он оглянулся и замер от ужаса. «Воскресшая» мать аккуратно брала из его рук дочь. Он уловил, что трупного запаха не было. Так, может, она вовсе не мертва, а в каком-то странном, не известном науке состоянии? Он отдал девочку. Мать приняла на руки дочь и снова приложила ее к груди. Так, стоя перед Семеном с немигающим взглядом, она кормила дочь. Семен обошел ее и, принеся табурет, поставил его позади кормящей. Затем аккуратно, взяв ее за плечи, медленно усадил. Отойдя в сторону, он опустился на кровать. Он ждал, когда наестся ребенок. Через некоторое время малышка оторвалась от грудей. Семен вновь взял девочку на руки. Она крепко спала. И вот тут он увидел, что она выросла.
– Так вот в чем тут дело! – прошептал он. – Что же это такое делается?
Он положил девочку и подошел к матери. Та продолжала сидеть, не меняя позы. Стоило дотронуться до нее, как она могла упасть. «Значит, она «воскресает» перед каждым кормлением! – мелькнуло у него в голове. – Нет! Это пока еще не смерть! Это что-то еще! Это похоже, даже очень похоже, на смерть, но не смерть. Так вот какие дела делаются в этом, с позволения сказать, «роддоме». Не зря она меня так предупреждала. Эксперименты особой важности. Над людьми! Значит, не мертва. Значит, неведомое состояние! Значит, все хорошо», – так он, успокаивая сам себя, не заметил, как вновь подошло время кормления. Теперь Семен не стал утруждать мамашу и сам принес ей малышку, перед тем успев ее помыть.
– Нате, мамаша, кормите, скока душе вашей угодно!
Так прошло некоторое время. Семена настораживало только одно обстоятельство: кормилица не питалась сама. Вопрос напрашивался сам: «Откуда у нее берется молоко?». Однажды он подставил палец под сосок и почувствовал, что молоко теплое. Однако Семен замечал, что она не просто худеет, а истощается. А дочь росла. Причем рост происходил скачками. Вроде ничего-ничего – и вдруг на целый сантиметр прибавляла. Вот и настало время, когда она отошла от маминой груди. Теперь она, спокойно сидя за столом, ела кашу, озорно поглядывая на «папу». И как-то раз, вот так же сидя за столом и ужиная, Семен почуял легкий трупный запах. Он встал из-за стола и подошел к лежащей матери. Она лежала в кровати с как всегда открытыми глазами. Вдруг он почувствовал, что не хочет расставаться с этой женщиной, которая его когда-то так напугала. Он почувствовал, что привык к ней, а когда это понял, то с горечью произнес:
– Ну, вот и все. Ты сделала то, что надо было сделать. Теперь твоя дочь не умрет от голода. Не бойся, я позабочусь о ней. А ты спи спокойно. Прости.
Он не испугался, а, горько улыбнувшись, даже обронил слезу, увидев, что после его обещания мать, как в знак согласия, мирно закрыла глаза.
Действие двадцать третье
Была звездная ночь, когда Семену пришлось хоронить труп умершей. Время было выбрано в самый раз, как раз для ходячих мертвецов. Тьма есть тьма, хоть и звездная. То и дело пролетали нетопыри, а иногда и птица ночная подавала возглас. Он прекрасно понимал, что полиция ее не хватится. Еще он понимал, что ей удалось как-то сбежать из лабораторных палат и что она была под каким-то опытом. И беременность ее странная. Но это уже было позади. Семен решил схоронить ее поблизости. Как он к ней ни был привязан, особенно последнее время, а жутковато все равно было. Нервы есть нервы, да и, как говорится, «у страха глаза велики!». Хотя это для обычных людей, у которых нервишки порою никуда. Семен протащил умершую женщину через весь сад. И вот несколько вдали от дома, у кустов, он и решил ее похоронить. Вернее, и хоронить-то было нечего, настолько исхудавшая она была, одни кости. Ночью, пока никто не видит, он рыл могилу и вспоминал, как впервые ее встретил, как перепугала она его. Рыл молча, как говорится, брал каждый слой земли на штык лопаты. Время шло, а он рыл могилу. Умершая лежала, завернутая в простыню. Холодным светом светил месяц. Наконец полутораметровая могила была готова. Семен еще раз попрощался с умершей и аккуратно опустил ее в могилу. Затем, быстро забросав землей, притоптал так, чтобы не было заметно. А сверху положил дерн.