Сущий рай
Шрифт:
Могут ли эти мертвые кости ожить? Или они навсегда останутся только беспорядочной грудой разбитых статуй, изъеденной временем бронзы, костей и черепков — бессмысленных обломков мертвых религий? Неужели мы не сможем по крайней мере хоть понять их, разгадать власть этих мертвецов над нами — власть суеверий, предрассудков, безумных вымыслов, которые мы называем „традицией“? И все же сохранить благодарность к ним за то хорошее, что они нам завещали? Но прежде всего — освободиться от проклятого Прошлого.
Так было всегда: люди приходили и разрушали то, что терпеливо и любовно создавалось поколениями. Они, глупцы,
Жизнь — это только жизнь, и больше ничего: ежедневное, ежечасное живое ощущение становления. Это кажется так просто, а между тем Мелвилл среди своих людоедов был в большей безопасности, чем мы среди кровожадных дураков и негодяев, которые правят нами и держат в своих руках толпу. Да, возлюбленные мои сестры, бросайте свои обручальные кольца в кипящий котел войны. Или, еще лучше, бросайтесь туда сами, или ступайте размножаться к обезьянам.
В человеческих существах живет инстинкт жертвовать собой ради своих детенышей, ради будущего. Вот на этом-то всегда играли и продолжают играть первосвященники и полководцы. Бессмертие, сила и слава…
Мужчинам и женщинам нет никакой необходимости страдать так, как они страдают сейчас. Их надувают, одурачивают, предают, эксплуатируют, унижают. Так пусть же они поработают головой над своим освобождением. Не верьте тем, кто говорит, что вы будете бессмертны, если разделите их предрассудки.
Освободите свои умы, сделайте последние усилия, научитесь понимать и действовать разумно, или вы погибнете, и погибнете так основательно, что не останется даже археологов и музеев, которые соберут обломки вашего крушения».
Четыре
Бойкот, которому общество по финансовым соображениям заслуженно подвергло Криса, распространился и на корреспонденцию. Крис привык писать и получать много писем, и то, что это внезапно прекратилось, и целый ряд других мелочей того же рода должны были бы дать ему правильное представление о корыстной природе человека. Вначале это поразило его, а потом он перестал удивляться, вспомнив о судьбе полярного волка, который не может угнаться за стаей.
Поэтому он был несколько удивлен, получив четыре письма сразу.
Одно было от Нелл, которая давала ему бессистемные, но опасные советы и сообщала, что «бедный отец» намеревается через силу приехать в Лондон, чтобы присутствовать на свадьбе. Письмо содержало множество кокетливых и покровительственных намеков на его личные дела, упоминаний о пылкой юности и свойственном ей нетерпении, советов не бросать слишком открыто вызов общественному мнению и надежду, что он «нашел путь к длительному счастью».
Крису стало досадно. Очевидно, Жюли знала о его отношениях с Гвен. Очевидно, Гвен поспешила сообщить ей эту пикантную новость. Но откуда же этот раблезианский одобрительный тон? Ясно, что нормальной реакцией должно
Было еще письмо от псевдокоммуниста Хоуда и другое от некоего Вольфстена, тоже студента, интеллектуального эстета англокатолического толка с фашистской тенденцией. Они, как всегда, картинно и беспорядочно расходились во взглядах, причем каждый надеялся обратить Криса в свою веру. В университете был диспут, и они выступали друг против друга, а теперь писали, чтобы рассказать Крису, «как оно было на самом деле». Крис покатывался со смеху, сличая их совершенно противоречивые описания одних и тех же событий.
Наконец, было письмо от мистера Чепстона, заставившее Криса встрепенуться и отнестись к нему с должным вниманием. В том его абзаце, который был посвящен делу, говорилось следующее:
«Я вам советую зайти к Риплсмиру. Он учился в колледже Святого Духа сорок лет тому назад, задолго до меня. С тех пор он унаследовал несколько крупных состояний, и хотя он не стеснялся в расходах, ему невероятно везло: каждый раз он получал больше, чем тратил. Возраст заставил его отказаться от утомительно праздной жизни на модных курортах, и он решил заняться интеллектуальной деятельностью. Среди унаследованных им богатств есть коллекция картин и довольно основательная библиотека. До сих пор он мало беспокоился о них, но теперь хочет, чтобы кто-нибудь привел их в порядок и рассказал ему о них, чтобы ему было чем похвастаться перед гостями. За это он готов платить, и вы могли бы взять эту работу. Разумеется, вы не очень-то смыслите в этих вещах, но будете позором вашего колледжа, если обнаружится, что вы смыслите в них меньше, чем Риплсмир…»
Таким образом случилось, что в назначенный день и час Крис явился к мистеру Риплсмиру в его особняк в Мэйфере. Шел дождь, и Крис с огорчением обнаружил, что, пока он шел от автобусной остановки, штиблеты его забрызгала грязь. Не желая производить неблагоприятного впечатления на этого богатого субъекта, Крис пожертвовал носовым платком и у входа почистился. Затем позвонил.
Невзрачный фасад заставлял предполагать, что дом сравнительно невелик. К своему удивлению, Крис обнаружил, что за этим фасадом хитроумно скрывается целый дворец.
Ливрейный лакей провел его через холл, где он узрел перед собой огромное сентиментальное полотно в стиле французского Салона девяностых годов. Мистер Риплсмир по глупости заплатил несколько тысяч за этот образчик льстиво-плутократической мазни.
Затем Криса провели в большую комнату и попросили подождать, пока понесли его карточку. Он с интересом огляделся по сторонам: в первый раз он попал в дом одного из Баснословно Богатых. Здесь был мраморный камин, скопированный до последнего купидона с камина во дворце в Урбино. В нем горело такое количество антрацита, какого Крис никогда раньше не видел; чтобы стены не закоптились, перед камином стоял толстый стеклянный экран.