Сущий рай
Шрифт:
— Так что же, — риторически вопрошала она, — что же делать?
— Установить в точности, каково положение дел, — сказал Крис. — Спасти все, что можно. А тем временем отец и мы с Жюли будем искать работу.
При этом непрошеном вторжении здравого смысла в восхитительно эмоциональную сцену Жюли взглянула на него возмущенно, а Гвен укоризненно. Миссис Хейлин не обратила на него внимания.
Насчет Жюли, таинственно намекнула она, беспокоиться нечего. У Жюли есть характер, есть красота, есть обаяние, и она, не поступаясь ни на йоту своей чистотой и идеалами, умеет здраво смотреть на вещи и понимает что такое жизнь. И хотя ничего еще не решено окончательно, —
Да, Гвен уверена, что все будет в порядке.
Но самая большая забота, продолжала миссис Хейлин, помимо этой катастрофы и состояния несчастного больного там, наверху, — это Крис. Они сами видят, насколько он отличается от Жюли. Конечно, она ни единым словом не упрекнет своего любимого мальчика, все в этом уверены. Она не скажет ничего, вот только одно слово! Разумеется, она знает, что университет — это совершенно необходимая вещь для всякого приличного молодого человека, если только он не идет на военную или гражданскую службу. Человека судят по тому, в какой школе и в каком университете он учился. Они с Фрэнком не жалели расходов, чтобы дать Крису именно то воспитание, какое нужно. Но она должна сказать, что, с ее точки зрения, университет, или как теперь полагается говорить, альма-матер, оказывает на ее сына не очень хорошее влияние. Именно там он приобрел привычку сидеть целые дни, уткнувшись в книги, и носиться с какими-то безумными идеями и невозможными теориями, вместо того чтобы обращать внимание на практическую сторону жизни и предаваться более здоровым занятиям.
— Боже милосердный! — раздраженно сказал Крис. — Что такое «здоровые занятия»? Играть на бирже, не смысля в этом ни бельмеса?
Вот, вот! Миссис Хейлин торжествовала: это замечание доказывает ее правоту. Она хотела лишь сказать, что Гвен — их лучший и единственный друг.
Гвен пробормотала что-то в знак протеста.
Да, да, когда все остальные покинули тонущий корабль их семьи, одна Гвен мужественно осталась с ними. Да разве вот хотя бы теперь она не трудится как вол, не сидит, не разгибая спины, за шитьем, к которому, кстати сказать, им пора бы вернуться? Миссис Хейлин чувствует, что Гвен могла бы посоветовать ей что-нибудь и насчет Криса…
Гвен бросила на Криса улыбку, от которой ему стало чуть-чуть не по себе. Казалось, она заключала в себе какой-то скрытый смысл, но какой именно?
Да, настаивала миссис Хейлин, она чувствует, всем своим существом она чувствует, что Гвен может помочь им в отношении Криса. Они с Фрэнком, — Гвен это прекрасно знает, — пойдут просить милостыню, лишь бы не видеть, как страдает Крис…
— Ах, ради бога! — в негодовании прервал Крис. — К чему все это?
Они уставились на него, пораженные его грубостью.
Внезапно та, вторая, невозмутимая часть его «я» нашла ответ на вопрос: зачем они это делают? Это отнюдь не было попыткой найти какой-нибудь разумный выход из неприятного положения. К этому они стремились меньше всего; это потребовало бы известного умственного напряжения и труда. Они стремились совсем к другому: насладиться волнующим состоянием смятения, — смерть, свадьба, война, революция — подействовали бы точно так же и вызвали бы такую же слезливую реакцию. Вот что они имеют в виду, когда говорят «жизнь», или «настоящие чувства», или «человечность». И это отвратительно. Под герметической крышкой их скучного существования искалеченные человеческие импульсы продолжают жить и мстят за себя такими вот плаксивыми
Крис колебался между отвращением и жалостью.
— Можете продолжать ваши рассуждения насчет меня, — сказал он, — а я пойду пока поздороваться с отцом.
— Не тревожь его, сделай милость, — проговорила миссис Хейлин жалобным голосом человека, сжившегося с горем. — Он отдыхает.
— Он заболел от потрясения, — сказала Жюльетта.
— Тогда мне тем более следует повидать его, — ответил Крис, направляясь к двери.
Крис тихонько постучал в дверь спальни и, не получив ответа, бесшумно открыл дверь. Его взгляд встретил успокоительное, хотя и несколько странное зрелище. Вглядевшись сквозь тонкую завесу едкого табачного дыма, Крис увидел дородную фигуру своего отца, обложенную подушками, в смятой, неубранной постели, заваленной романами. Мистер Хейлин был в эту минуту поглощен кроссвордом и вздрогнул, можно сказать, почти виновато, когда Крис с тревогой в голосе окликнул его:
— Ну, отец, как поживаешь?
Мистер Хейлин уронил карандаш и газету из безжизненно опустившихся рук, промямлил что-то невнятное и откинулся, по-видимому, в полном изнеможении, на подушки. Он закрыл глаза и тяжело задышал.
Присев на постель, Крис взял его руку и с беспокойством увидел, что полное, мясистое лицо отца покраснело и опухло от жара. Однако предметы, лежавшие на ночном столике, указывали на то, что мистер Хейлин лечил свою болезнь виски с содовой и папиросами.
— Как поживаешь? — мягко повторил Крис. — Мне сказали, что ты заболел. Что с тобой? И как ты — поправляешься?
Мистер Хейлин осторожно открыл глаза, эти простодушные голубые глаза, взгляд которых порой казался честным и вводил в заблуждение даже их обладателя, в особенности их обладателя.
— Паралич, — прошептал он. — Вся левая сторона.
— Паралич! — в ужасе воскликнул Крис. — Господи! Когда? Каким образом? Почему же мне не дали знать?
— Вся левая сторона. — Мистер Хейлин осторожно положил правую руку на левое предплечье, точно боясь, что оно вот-вот взорвется. — Началось после удара. Иногда проходит, а потом опять еще хуже. Не могу пошевелиться, чувствую, что теряю почву под ногами. Мне нужен полный покой, — не впускайте ко мне этих господ со счетами.
Крис был сбит с толку.
— Что говорит доктор? — с беспокойством спросил он.
— Доктора не было, — сказал мистер Хейлин. — Разорившийся человек не может звать докторов. К тому же все они шарлатаны.
— Но послушай, отец, — настаивал Крис, — ведь не можешь же ты лежать так до бесконечности без всякого ухода. Почему не вызвать доктора Вудворда?
— Ни в коем случае! — Для больного человека мистер Хейлин говорил с чрезвычайной энергией. — Не допущу, чтобы он или еще кто-нибудь пичкал меня отравой и колол этими проклятыми иголками или лишал меня моих маленьких удовольствий. — Он снова как-то вдруг сразу ослаб, обессилел и пробормотал: — Оставь меня. Все, что мне нужно, это тишина и покой после этого ада…
— Крис, милый! — В голосе миссис Хейлин звучала бархатистая нежность, — я ведь просила тебя не тревожить папу разговорами о делах, пока он болен.
— Вся левая сторона, — бормотал больной. — Я прошу только тишины и покоя.
Миссис Хейлин подняла Криса с кровати, хмурясь и качая головой. Она проворно оправила простыни и погладила лоб больного.
— Может быть, тебе прислать чего-нибудь, милый? Немножко молока с зельтерской водой или оршаду?