Сущность зла
Шрифт:
Вернер показал длинную кривую, по которой спасательная команда выбиралась из каньона.
– В полдень мы остановились. – Палец указал на точку к востоку от ущелья, и я не преминул заметить, что оттуда по прямой было менее километра до того места, где они обнаружили тела всех троих. – Сил больше не было. У меня болела лодыжка, все проголодались. Мы отдыхали около часа. Видимость не превышала двух метров. Дело дрянь. Мы умирали от страха, хотя никогда бы вслух не признались в этом. Мы еще не видали подобной грозы. Казалось, сама Природа восстает против нас. Видишь ли, Джереми, обычно
Вернеру захотелось выкурить одну из моих «Мальборо» на крыльце, под навесом. Мы стояли и смотрели, как падает снег, молча, погруженные каждый в свои мысли. Наконец он, будто приговоренный к пытке, сделал мне знак вернуться в дом.
Пора завершить историю.
– К трем часам дня нам показалось, будто худшее осталось позади. Это, конечно, было ошибкой, но стало светлей, и мы воспрянули духом. Возобновили поиски. И через час нашли их. Ханнес первый заметил то, что осталось от палатки. Обрывок красной ткани, прицепившийся к ветке и трепетавший на ветру.
Вернер помахал рукой, показывая, как это выглядело.
– Поляна, где они разбили лагерь, находилась в нескольких метрах от нас, за каштаном, который мне загораживал обзор. Я только и видел, как вьется на ветру этот обрывок палатки… – Вернер покачал головой. – Этот лоскут, красный на черном и зеленом фоне, походил на того кота из «Алисы в Стране чудес».
– Чеширского?
– Казалось, будто сам Блеттербах над нами смеется. Воздух вокруг нас был пропитан злом. Я это чувствовал так же, как запах топи, шибавший в нос. Только обоняние тут было ни при чем. Ты это чувствовал всей кожей, всем существом. Что-то вроде электрического тока. Можешь себе представить?
– Могу.
Еще бы нет.
Вернер поглядел на мой шрам.
– Мы двинулись дальше. Ханнес впереди, Макс и Гюнтер за ним, я пытался поспевать за всеми, с моей ушибленной лодыжкой. Потом я услышал вопль. Никогда не доводилось мне слышать крика страшнее. Волосы у меня на голове встали дыбом. Кричал Ханнес. Мы застыли на месте. Гюнтер передо мной, Макс перед Гюнтером. Я попытался сделать шаг, но ноги не слушались. У нас в горах говорят: «чугунные ноги». Так бывает во время приступа паники или когда в мускулах накапливается слишком много молочной кислоты. Так вот, ноги у меня стали чугунными.
– Мысль понятна.
– Но в тот момент я не чувствовал страха. Хотя кричал один из моих лучших друзей, ради которого я рискнул бы жизнью, зная, что и он сделает то же ради меня, первым моим побуждением было броситься наутек. Потом…
Бестия, подумал я.
Бестия.
– Что произошло потом?
– Макс бросился на Ханнеса, схватил его за руки, швырнул в грязь. Спас ему жизнь. Там и тогда я подумал, что и Макса охватила паника: просто не понял. Поляна
– Бог мой.
– Я схватил Ханнеса, и Гюнтер влепил ему пару затрещин. Он был не в себе. Я обнял Ханнеса так крепко, как только мог. И заплакал. Я плакал долго. Плакал о Ханнесе, который все кричал, кричал, выкатывая глаза. Плакал о том, что видел. Или не видел: обнимая Ханнеса, удерживая его на краю пропасти, я закрыл глаза, крепко зажмурил их. Но то немногое, что я успел разглядеть, запечатлелось у меня в голове на редкость отчетливо. Не знаю, сколько времени мы стояли так. Потом я отпустил Ханнеса. Мы уложили его под каштаном, прикрыли от дождя накидкой, и…
Голос изменил ему.
– Полотнище палатки разрезали чем-то острым. Каким-то клинком. Лоскутья валялись повсюду. И они тоже были… повсюду. Курт – посреди поляны, глаза открыты, устремлены в небо. Смотрят на облака, но выражение на лице отнюдь не безмятежное, могу тебя заверить. У него не было обеих рук. Одна лежала в полуметре от торса, другая – в подлеске. Виднелась глубокая рана здесь. – Вернер постучал себя в грудь. – Чистая рана. Нанесена топором или большим ножом, как сказали карабинеры.
– Топором?
– У Эви обе ноги были отрублены по колено.
Я почувствовал, как по пищеводу поднимается желчь.
– Правая рука была сломана: видимо, Эви пыталась защищаться. И не хватало головы.
Я поневоле вскочил и бросился в туалет. Меня вырвало, но лучше не стало.
Вернер встретил меня с дымящейся чашкой ромашкового чая в правой руке. Я с благодарностью выпил. Закурил. Хотелось избавиться от ужасного привкуса.
– Рассказывай дальше, Вернер.
– Точно рассказывать?
– Вы ее нашли? Голову Эви.
– Нет, ее не нашли ни мы, ни карабинеры. Скажу больше: карабинеры нашли гораздо менее того, что мы четверо увидели. Многое смыло дождем, а еще, – тут он понизил голос, будто извиняясь, – знаешь, звери…
– А Маркус?
– С ним то же самое. Только он лежал чуть ближе к спуску. Убегая, он упал и расшиб голову. Глубокие раны на ноге, на плече, но убило его падение.
– Бог мой…
– В тот день, двадцать восьмого апреля, Бог смотрел в другую сторону.
– Что вы предприняли?
– Весь этот ужас заставил нас позабыть о времени, а гроза налетела с еще большей силой. В семь часов вечера.
– Через четыре часа? Вы пробыли там четыре часа?
– Он заползал внутрь, Джереми, – прошептал Вернер. – Этот ужас заползал внутрь и не желал выходить. Не хочу себя выставить слабаком, но то, что мы видели, пропиталось таким противоестественным злом, да, именно злом, что свет разума покинул нас. Знаешь ли ты, что я часто размышлял над этим в последующие годы? Думаю, Макс, Гюнтер, Ханнес и я – все мы в тот день оставили на Блеттербахе частицу своей души. В тот день и в последовавшую за ним ночь.