Сущность зла
Шрифт:
– Но потом непогода усилилась, превратилась в самозарождающуюся грозу, и Ханнес забеспокоился…
– Не сразу, – возразил Вернер. – Такие грозы недолго длятся. Они устрашают, что правда, то правда, но длятся максимум три часа. Все под контролем. Но эта гроза не ослабевала, наоборот, с каждой минутой набирала силу.
– И тогда Ханнес забил тревогу.
И снова я ошибался.
– Nix. Ханнес вышел из дома и направился в казарму Лесного корпуса: хотел переговорить с Максом. Электричество вырубилось, телефон не работал, но в штабе Лесного корпуса был коротковолновой радиопередатчик для чрезвычайных случаев. Ханнес
– Попытались?
– Слишком много молний. Было столько помех, как если бы ты сунул голову в стиральную машину. Никогда ничего подобного не случалось. Они испугались. И только тогда решили организовать спасательную экспедицию. По дороге зашли за Гюнтером и все вместе явились ко мне. А я уж и снаряжение приготовил, будто ждал их. – Вернер покачал головой. – Предчувствие? Сам не знаю. Просто не знаю.
– Было около полуночи, – продолжил он чуть менее уверенно, – когда мы отправились в путь на «кампаньоле» Спасательной службы. Выехали из деревни, но были вынуждены два раза останавливаться. В первый раз – чтобы сдвинуть дерево, поваленное бурей; во второй – потому что дорогу размыло, нам пришлось прицепить джип к скале и таким образом попытаться протащить его через яму.
– Положение было настолько скверным?
– Хуже некуда.
Вернер встал, достал из ящика стола карту.
– Вот здесь заканчивалась грунтовая дорога, которая вела к Блеттербаху, – Вернер передвинул палец назад на несколько сантиметров, – а нам удалось добраться только до этого места.
Я подсчитал.
– Оставалось три километра?
– Четыре. Дальше – сплошная топь. Мы знали, что в таких условиях лучше развернуться, отъехать в безопасное место и подождать, пока гроза поутихнет.
– Но речь шла о сыне товарища.
– Стало быть, никаких разговоров. Мы пустились в путь. Камни падали отовсюду, я слышал, как они свистят. Дорога превратилась в поток грязи, каждый шаг грозил вывихом или переломом. Не говоря уже о завалах из деревьев и камней.
Его грубый палец показал на карте кривую, обозначающую перепад высоты, почти в самом центре Блеттербаха, немного смещенную к востоку.
– Они были здесь, но мы этого не знали.
– Туда вела тропа?
Вернер скривился.
– Что-то вроде. Они прошли досюда, – он показал на карте, – где-то до этого места. Потом свернули к западу, все время держа курс на север, и еще раз отклонились во время подъема. Вот тут.
– Ты понял, почему они сбились с курса?
– Должно быть, тропа стала непроходимой уже к четырем часам дня, и Курт подумал, что, если свернуть к западу, можно будет пройти по горной породе, пусть даже осыпающейся и более хрупкой, чем та, по которой проложена тропа.
– Почему же он передумал?
– Я полагаю, но это только домыслы, что вначале он хотел добраться до пещер, вот сюда, видишь?
– Пещер?
– В старину Зибенхох назывался Зибенхолен, что означает «семь пещер». Вероятно, он надеялся
– Когда же вы их нашли?
– На следующий день, – сухо ответил Вернер.
– На следующий день? – переспросил я, бледнея.
Невероятно, чтобы четверо мужчин, тренированных, обладавших сноровкой, рожденных в горах, потратили столько времени, чтобы преодолеть расстояние между двумя точками, которые на карте казались расположенными совсем рядом.
Я так подумал, потому что был обычным горожанином с убогой фантазией.
Если бы только я приложил усилие и представил вживе ливень, грязь, молнии, весь ад, о котором Вернер пытался мне поведать, я бы не изумился до такой степени. К тому же я был крепок задним умом, а это стольких довело до могилы. Я знал, что Курт и его друзья находились в данной точке только потому, что так сказал Вернер, но в ночь с 28 на 29 апреля команда спасателей не имела об этом ни малейшего понятия.
– Скверная была ночь. Длинная-длинная. Повторяю: я все время твердил себе, что лучше нам вернуться.
– Но вы не вернулись.
– Нет.
Я ждал, пока Вернер заново нащупает нить рассказа.
– Фонари не очень-то нам помогали, но хотя бы позволяли убедиться, что никто не провалился в какую-нибудь расщелину. Достаточно было пересчитать светящиеся белые точки. Где-то около трех ночи прямо на Гюнтера обрушился огромный камень, пробив ему каску. Гюнтер отшвырнул его подальше, выругался и продолжил поиски как ни в чем не бывало. Сознавая, что это совершенно бесполезно, мы кричали до хрипоты. Около пяти утра позволили себе устроить привал, на полчаса, не больше.
Он снова указал маршрут на карте.
– Мы сделали неправильный выбор. Взяли верное направление, на северо-запад, но подумали, что Курт решил идти выше границ леса.
– Почему?
– Там было меньше вероятности, что их накроет оползень. Разумеется, Курт не стал бы спускаться в ущелье, где застрял бы между грязью и разлившимся потоком: это было бы самоубийством.
– Курт направился на северо-запад…
– Да, но на меньшей высоте, нежели мы. К тому же он повернул на восток, а мы шли прямо. Но в этом грохоте, в темноте, когда камни летали повсюду, будто шрапнель, мы могли пройти мимо бедных ребят, даже того не заметив. Печально, но это так.
– Когда вы решили повернуть на восток?
– Мы ничего не решали, мы заблудились.
Я вытаращил глаза.
– Заблудились? Вы?
– Мы выбились из сил. В семь часов утра было темно, будто в полночь. И мы повернули не налево, а направо. И обнаружили, что дошли до дна каньона, когда Макса чуть не унесло течением. Только благодаря тому, что у Гюнтера такая быстрая реакция, он остался в живых. Тут мы осознали, что нам ни за что не найти Эви, Курта и Маркуса и что надо выбираться отсюда, иначе мы все так и сгинем в этой яме.