Суть острова. Книга 2 (Что может быть круче своей дороги?)
Шрифт:
Я тем временем осмотрелся, прикинул, что, куда и как, чем, в пределах возможного, разумеется, еще в спецвойсках нам прививали минималистские вкусы, дабы мы умели довольствоваться малым при выводе противника из строя, мастерили бы оружие хоть из манной каши, если ничего другого нет под рукой. Табуретки весьма удобно метать в чужие головы, с близкого если расстояния… Но, учитывая возраст и внешние данные незнакомца, не должно бы у меня с ним быть проблем, и без табуретки обойтись нетрудно. Единственное – следует приготовиться, чтобы свести шум к минимуму, рассчитать оптимальный путь к его уязвимым точкам, ответственным за выключение сознания… А он как назло – ну… неудобно как-то сидит, для меня неудобно, то есть. Все мои рефлексы пищат, недовольные, требуют: перегруппируйся…
Левая рука у меня не такая ударная, как правая, но зато на ней массивные часы, это чуточку утяжеляет удар… А бить приходится с обеих рук, потому что при двух повторных, со всей силы нанесенных, – если бить, скажем, только справа, – рука может крепко повредиться и утратить боеспособность, как раз в тот момент, когда этого меньше всего бы хотелось. Но удача – она такая капризная дама! Настолько бывает непредсказуемая: с левой-то я вырубил без звука, гангстерок так и шмякнулся мягкой спиной на бетонный пол, язык на сторону вывалил, а с правой – ушибить я ее ушиб, костяшки содрал об упрямую челюсть, но второй парень устоял.
– Ой! Сука!.. Ах ты, гад!.. – громко так орет, словно не понимает, что лишний шум для меня, в эти минуты-секунды… Надо было в живот его бить, а потом добивать, тихо сипящего… Конечно, я рассердился на такое вызывающее поведение, подхватил табуретку за ножку и – б-бабах ему по чану! Так этот идиот даже упасть умудрился с дополнительным шумом: попятился на середину и сшиб, в падении, мою табуретку, которая мирно стояла, никому не мешала… Та – на какую-то жесть громыхучую…
Дверь приоткрывается, именно что не распахивается настежь, а только-только, чтобы первый незнакомец-охранник, который в годах, проскользнул в образовавшуюся щель. Да быстро как-то! И дверь за ним – клац. Хорошо, думаю, и этого до кучи, благо что и табуретка в запасе есть, и пальчики целы – кожица свезена – оно не в счет… И такой кураж во мне кипит: в башке звонко, глаза – все примечают, мышцы упруги и готовы к драке, словно я полчаса в спортзале разминался… Все очень удачно для меня складывалось… Кроме финиша. Прыг я к незнакомцу, чтобы и его положить, а лег сам, с выключенным сознанием. Нет, это даже смешно! Только я рассчитал, как я его висок подцеплю на левую, а правой… Очнулся лежачим, руки за спиной – словно в смирительной рубашке. В голове по-прежнему звон, но уже совсем иного тембра. Я срочно языком водить – целы зубы! Сколько же мне может везти на этот счет? А ну-ка вздохнем – и ребрышки тоже, вроде бы… Глаза – оба открываются, но им ничего не видно, кроме угла между серой стеной и темно серым полом. И то, и другое – из некрашеного бетона.
– Очнулся? – Не вышло из меня Голема. Попробуем мирные разговоры, коли так. Надо прощупывать разные пути, что толку отчаиваться на полдороге к кладбищу?
– Угу. – Отвечаю я и с приличествующими случаю охами и вздохами пытаюсь повернуться стеной к спине, а к собеседникам лицом.
Собеседник по-прежнему один, тот незнакомец с мрачной мордой. Но теперь он вроде бы как повеселее. Нет, двое их – в дверь еще один зашел, со стулом в руках. И вышел, оставив стул, но я его вроде бы узнал по описаниям, успел рассмотреть. Энди Уорхол, или близко на него похожий чувак: невысокий, крепенький, лет тридцать пять на вид, курчавый брюнет.
– Садись на табурет, но больше не ломай. Сможешь сам сесть? – Встать-то я встал, а вот сидеть, когда руки так низко сзади спеленаты… Мужик это видит, разумеется.
– Я постою.
– Садись, смирнее будешь. Рубашку я тебе развяжу, но больше не показывай характер, нам сейчас не до потасовок. Сиди смирно – поживешь дольше.
– Насколько дольше?
– Минут на десять… Или лет на тридцать, как получится. Снимаю? – указывает рукой мне на руки.
– Снимай. – Никаких обещаний насчет дальнейших своих действий я не давал, а и дал бы – они меня бы не стреножили, эти обещания под угрозой.
– Пожалуйста, не лезь в драку, некогда нам. На тебе, для памяти. – Мужик без замаха бьет мне в солнечное сплетение и я опять теряю сознание, вероятно не надолго, потому как незнакомец дважды вслух призвал окружающих, во главе со мной, экономить время, стало быть соразмерил силу удара и его последствия. Зато очнулся я сидящим на табурете, руки освобождены. Воротник рубашки, правда, в руках у незнакомца, но без этого я бы брякнулся с табуретки. Сознание прояснилось – и он меня тотчас выпустил, а сам уселся на стул, в полутора метрах от меня.
– Ну, как? Способен сидеть, соображать?
– Да, спасибо за заботу. – Рубашка на мне порвана, галстука нет, пиджака нет. Ремень – сняли ремень. Любопытная штука с руками, опытному человеку кое-что говорящая: на мне сегодня не было браслетов, наручников, то есть. Даже когда я связанный в углу валялся, они просто рубашку вниз стащили и рукава завязали, а браслетиков – нет как нет. У блатных в последние годы считается западло – употреблять в своей практике наручники, которые суть – лягавские принадлежности, гангстера из вольнодумцев могут позволить себе отступление от этого табу – урковые никогда. Они тебе, скорее, руки отрубят, если потребуется для обеспечения безопасности. Нет, но я-то как сильно сдал за эти сытые спокойные годы: пожилой невежественный хухрик так легко меня одолел. Боже мой…
– Знаешь, в чем твоя ошибка была?
– Какая ошибка? – Я его спрашиваю, а сам действительно не врубаюсь в тему нашей с ним беседы.
– Меня Стивен зовут, если задумаешь по имени обратиться, Стивен, Стив. Ошибка в твоей системе нанесения ударов. Дерешься неграмотно.
О, как, дожил. Впору со стыда сгореть: какой-то левый чувак, не первой свежести годов, просвещает меня по теории и практике драк! Сам виноват, следовало не халявничать на тренировках, а по полной выкладке тренироваться, на дикую местность выезжать, с пробежками да финтами…
– Откуда бы мне грамоты набраться? Я обыватель, а не Ивэн Драго. – Но незнакомец, обретший имя, пропустил мою скромность мимо ушей.
– Тем не менее. Ты ведь правша? – Последний вопрос так меня удивил своей простецкой неожиданностью, что я ответил без вывертов:
– Правша.
– И вся твоя бойцовская наука на правый бок перекошена. Бить – тебе точнее справа, уступ ногой – под правый удар делаешь, боевое пространство видишь с правого фланга…
Вот тебе и ого! Этот Стивен, скоропалительно классифицированный мною в пентюхи, несмотря на то, что он меня побил, а не я его, говорит здравые вещи, весьма точные, указал на особенности, которые со времен армейской службы мне… как бы известны… да ни разу не было нужды определять их в существенные недостатки. И вот – наглядный урок с объяснениями.
– Да. Знаю за собой этот недочет. А ты со всех сторон праворукий, что ли?
– Вроде того. С реакцией у тебя неважно.
Ах ты сука, думаю! С реакцией у меня! Да я таких… Каких таких, стоп, стоп, стоп?.. Кто кого? Правильно. Послушаем его.
– Какая уж есть.
– Ай, да ты сердишься. – Стивен щерит зубы, изображая улыбку, но симпатичнее от этого не становится, взгляд у него неуютный, такое не воспитаешь, это природный дар. Хотя и мы не пряники.
– Нам говорили, что реакция – дело врожденное.