Суть Времени 2012 № 8 (12 декабря 2012)

Кургинян Сергей Ервандович

Донская казачья республика Всевеликое Войско Донское (ВВД) просуществовала до начала 1920 года — до прихода на юг России Красной Армии, но память о ней и ее «героях», как минимум, влияет на «самоидентификацию» части местной (а также общефедеральной) элиты. Флаг ВВД (с добавленной белой полосой) стал в середине 90-х символом Ростовской области, а для кого-то и «доказательством» того, что «казаки — отдельный народ».

Памятники атаману Всевеликого Войска Донского П. Краснову, а также другим казакам, воевавшим во время Великой Отечественной войны на стороне Гитлера, установили и в Москве (еще в 1994 году), и в Ростовской области (в августе 2006-го). В 2008 году была предпринята неудачная попытка реабилитировать генерала П. Краснова по запросу от организации «Казачье зарубежье». До настоящего времени часть местной

элиты пытается реализовать некоторые идеи П. Краснова, ратовавшего за разрушение СССР и «возрождение казачества»: «…Казаки и казачьи войска как автономные самоуправляемые Атаманами и Кругом области могут быть лишь тогда, когда будет Россия… на месте СССР». СССР разрушили… Теперь некоторые поклонники генерала П. Краснова пытаются реализовать идею «автономии казаков», адресуясь к «опыту» ВВД.

Так с кем себя идентифицирует местная элита, взявшая в качестве прототипа для одного из символов региона флаг Донской казачьей республики ВВД и оберегающая «добрую память» атаманов-коллаборационистов, воевавших на стороне фашистской Германии? К сожалению, подобные вопросы можно задать не только чиновникам и представителям казачества Ростовской области.

И мы их будем задавать! Будем фиксировать и пресекать любые проявления сепаратизма, маскирующегося под маской «возрождения народных традиций»!

Метафизическая война

Регрессоры — 2

Интеллигенцию нашу не оправдывает ничто. А значит, России нужна новая интеллигенция

Сергей Кургинян

Регресс организовали развалившие СССР номенклатурные ренегаты, сговорившиеся с Западом и одержимые жаждой обогащения. Кем был Ислам Каримов, нынешней президент Узбекистана? Он был первым секретарем ЦК Компартии Узбекистана, членом горбачевского Политбюро. Что он теперь вытворяет? Он демонтирует не только памятники советским вождям. Он посягнул на культуру, демонтировав памятник простому узбекскому кузнецу, который в ходе Великой Отечественной войны усыновил шестнадцать сирот разной национальности. Таким усыновлением гордились бы и в США, и во Франции, но Каримов злобно сносит этот памятник. Потому что он не только идеологический и политический ренегат — он еще и стихийный культурный ренегат.

Культурное ренегатство, в отличие от ренегатства политического, никем еще не обсуждалось всерьез. Статья Латыниной о Стругацких важна как документ (а в каком-то смысле даже и манифест) сознательного культурного ренегатства. Документ (и манифест) ненависти к культуре.

Для начала установим, что Каримов не случайным образом переходит от идеолого-политического к культурному ренегатству. Что всегда любая сосредоточенная ненависть к коммунизму (как ренегатская, так и иная) порождает ненависть к культуре. И тут что нацизм, что горбачевизм, что «латынинство».

Далее установим, что коммуно-культуро-фобии может быть противопоставлена только коммуно-культуро-филия. Что нельзя обрести полноценную любовь к коммунизму, не обретя полноценную же любовь к культуре. Подчеркиваю, не к отдельным произведениям культуры, а к культуре как таковой.

Ненависть к ненавидящим — средство обретения любви.

«Когда я слышу слово «культура», я хватаюсь за пистолет»… Услышав имя Гомера, символизирующее триумф высокого творчества, Латынина хватается не за пистолет, а за словечко «блокбастер». Кстати, в буквальном смысле слова блокбастер (англ. blockbuster) — это мощная бомба, производящая огромное разрушение. Случайно ли Голливуд использовал это слово для того, чтобы отделить дорогие кассовые фильмы (те же «Челюсти» Спилберга) от фильмов Крамера, Антониони, Феллини, Эйзенштейна, Тарковского и так далее?

Я лично уверен, что неслучайно. Но как бы там ни было, Латынина очевидным образом использует словечко «блокбастер» как бомбу, то есть средство разрушительного воздействия. ВОЗДЕЙСТВИЯ…

Искусство оказывает на человека воздействия — как простые, так и сложные. Простые очень нужны — на определенном этапе.

Подросток может страстно восхищаться каким-нибудь капитаном Сорвиголова, который стреляет, скачет, рискует, борется со злом, защищает добро, проявляет ум, хватку и силу воли. Если этому подростку подсунуть «Тошноту» Сартра, то он ее отложит в сторону. А если начать ему объяснять, что «Тошнота» — великое произведение, а «Капитан Сорвиголова» — это плохая литература? Если объяснять ему это будут папа с мамой? Если папа с мамой начнут его стыдить за то, что он не понимает разницы и ведет себя, как плебей? Что тогда? Тогда подросток свято уверует в то, что великие произведения — скучны и омерзительны. Что множество дядей и тетей, у которых такая же профессия, как у его папы и мамы, пишут заказные статьи, в которых говорят о том, что такие-то произведения являются великими. Написав же статьи, сами начинают верить в написанное и мучить своих детей, воспитывая их вкус. И внушая, что есть великая аристократическая «Тошнота» и плебейский вульгарный блокбастер «Капитан Сорвиголова».

Поскольку я наблюдаю Латынину с давних пор, то прекрасно понимаю генезис ее бредовых теорий. Мама с папой перекормили подростка Юлю так называемой великой литературой. И не пускали подростка на улицу. Девочка давилась так называемой великой литературой. А ночью под одеялом читала простое и моветонное.

То же самое происходило с кругом знакомых. Девочка ненавидела рафинированных мальчиков. А к другим мальчикам ее не пускали. Потом девочка выросла. Возненавидела маму и папу. Возлюбила «братанов». И стала создавать теории, согласно которым великие книги делают особые коварные существа, именуемые критиками. Мол, мне-то не рассказывайте, я-то знаю.

Трогательная история, по поводу которой можно снять блокбастер или написать великую книгу. Но если бы все сводилось к подобной истории или историям. Экзюпери говорил, что все мы родом из детства. Но толку-то? Геббельс родом из детства. И Гиммлер тоже.

Важно знать, откуда ты родом. Но еще важнее — путь, лежащий из твоей маленькой детской родины в гигантский человеческий мир. Конечно, важно, чем ты обладаешь на момент, когда пускаешься в этот путь. Но ведь пускаясь в него, ты меняешься. И речь идет не о каком-то одном общем для всех пути, а о миллионах дорог и триллионах тропинок. Но представим себе, что человек вообще не пустился в подобный путь. Или сделал вид, что в него пустился. Или бегает вокруг маленькой страны под названием детство и утверждает, что ведет полноценную взрослую жизнь. Существует мнение, согласно которому каждый творческий человек — это взрослое дитя.

Во-первых, из этого не следует, что каждое взрослое дитя — это творческий человек. Инфантилы могут быть людьми, абсолютно лишенными творческих способностей.

Во-вторых, дитя-то дитя, но взрослое. Между тем, ревнители такого подхода все время подчеркивают, что это дитя.

А в-третьих, это просто не так.

Творчество — это стремление проникнуть в недоступные для тебя миры, открыть что-то новое, восхититься этим открытием. Открывая новые миры для себя, художник открывает их для других. Такие открытия всегда опасны, зачастую болезненны. Но алчет их душа человеческая. Потому что понимает — она для этого пришла в мир. И если не сделает этих открытий, не получит искомых ответов на мучительные вопросы, то жизнь прожита зря. Кто-то помогает людям сориентироваться в новых для них художественных мирах. И этот «кто-то» не книжный (а также театральный, киношный и так далее) червь, выносящий свои вердикты. Это проводник, сопровождающий странника. Никаких вердиктов он не выносит. Он позволяет страннику глубже взаимодействовать со сложным миром, таящим восхитительные загадки и тайны. Проводник — не оценщик. Оценщики нужны хищным необразованным хорькам, покупающим картины великих мастеров. Человеку, которого притягивает тайна человечности, нужен проводник, а не оценщик. А также художественный мир, в котором хранится искомое.

Если человек не может сориентироваться в сложном художественном мире, но хочет в нем сориентироваться, он ищет учителя. Но что-то он понимает и без учителя. А главное, он сам, двигаясь по дороге жизни, меняясь в ходе этого движения, усложняется. И ищет сложного. Ребенок, который в пять лет читает только Сартра и Камю, — ущербен. Но разве не ущербен тридцатилетний лоб, настольной книгой которого является «Винни-Пух» и которому другие книги в принципе не нужны. Высоцкий пел: «Значит, нужные книги ты в детстве читал». Но ведь именно в детстве. Нельзя же всю жизнь читать только детские книги. Или можно?