Суть Времени 2012 № 8 (12 декабря 2012)
Шрифт:
Под сомнением оказывались представления Модерна о возможности бесконечного прогресса человечества в организации экономики и государственного управления, о продвижении к лучшему в социальной и моральной областях. Под сомнением оказывались представления о неуклонно побеждающей индивидуальной и социальной рациональности, которая, порывая с оковами следования традиции, создает величайшие достижения науки и техники и обеспечивает невиданную эффективность человеческой деятельности. Под сомнением, наконец, оказывалась роль новой культуры Модерна, призванной создавать и утверждать в массах единые ценности, смыслы, поведенческие образцы.
Все перечисленные сомнения
Это были социалистические идеи от Шарля Фурье и Анри Сен-Симона до Карла Маркса и его последователей.
Это были идеи анархизма от Пьера Прудона и Макса Штирнера до Михаила Бакунина, Петра Кропоткина и их последователей.
Это были идеи расового и классового «протофашизма» от Томаса Мальтуса и Герберта Спенсера до Хаустона Чемберлена и их последователей.
Напряженное ощущение «пробуксовки Модерна» резко усилилось к началу ХХ века, на фоне нарастающего на Западе социального расслоения. И сопровождающего это расслоение декадентского перерождения культуры, теряющей свой пафос и свою роль источника объединяющих социальных ценностей.
Именно тогда Макс Вебер с горечью писал о том, что рациональный Модерн, разъявший и отделивший формальными барьерами сферы науки как поиска истины, права как поиска справедливости и искусства как поиска красоты, — создал своего рода вражду между этими сферами и разделил человеческую целостность.
Именно тогда Фридрих Ницше заявил о решительном отрицании «фальшивого» рационализма, прогрессизма и антропоцентризма Модерна. И провозгласил «смерть Бога» и «нигилизм сильных».
Но самый радикальный поворот к переосмыслению и критике Модерна произошел в ходе и по итогам Первой мировой войны. Сам факт которой объявлял о неработоспособности ключевых концептов Модерна, включая идеи индивидуального и социального прогресса, основанного на торжествующей рациональности. Невообразимая по масштабам, бессмысленной жестокости и продолжительности мировая бойня, которую никто не хотел (не мог, не сумел) предотвратить и остановить, поставила вопрос о проблемности и/или исчерпанности Модерна с полной беспощадностью.
Катастрофический пессимизм в отношении Модерна, видимо, наиболее отчетливо для широких масс отразился в послевоенном западном романе. В Европе — от Ричарда Олдингтона («Смерть Героя») до Эриха-Мария Ремарка («На Западном фронте без перемен», «Три товарища»). В Америке — от Джона Стейнбека («Гроздья гнева») до Теодора Драйзера («Американская трагедия») и разоблачительной прозы Эптона Синклера.
Вторая мировая война утвердила факт глубочайшего кризиса Модерна в сознании Запада с полной определенностью и несомненностью. Теодор Адорно выразил это мироощущение заявлением о том, что после Освенцима нельзя писать стихи. И хотя философское и в целом мировоззренческое осмысление катастрофического кризиса Модерна началось гораздо раньше, именно с 40-х — 50-х годов ХХ века этот процесс стал очень широким и активным.
В философской и научной среде в это время зреет массовое признание того, что Модерн не только «провалился» в качестве основания завершающейся эпохи, но и исчерпал себя в роли генератора новых фундаментальных идей — философских, социальных, нравственных, политических, общекультурных. И постоянно ставится вопрос — что дальше?
Именно в этой атмосфере «провала и исчерпания эпохи» начинает пускать свои всеотрицающие и всеразрушающие корни постмодернизм.
Вначале термин «постмодернизм» употреблялся исключительно в культурологическом смысле. Впервые он появился у Рудольфа Панвица в работе «Кризис европейской культуры» (1917 г.), где анализировался массовый, хаотичный и пронизанный декадансом «откат» европейской литературы, живописи, скульптуры, архитектуры от уже вроде бы устоявшихся канонов Модерна. Далее эта же линия анализа кризиса европейской культуры, хотя и без употребления термина «постмодернизм», резко усилилась как в межвоенный период, так и, в особенности, после Второй мировой войны.
В политическом смысле первое употребление термина «постмодернизм» принадлежит, видимо, Арнольду Тойнби. Который в своем «Постижении истории» назвал «постмодернизмом» эпоху завершения глобального культурно-религиозного господства совокупного Запада после Первой мировой войны.
Однако концептуализация (философское, культурологическое, социальное предъявление) постмодернизма началось позже, в 60–70 гг. ХХ века. Именно в этот период возникает множество исследований, подвергающих сомнению онтологию (учение о бытии) Модерна. Конкретно — отрицающих факт «бытия» вещей (объектов и субъектов), взятых сами по себе. Появляются утверждения, что реальность — это не бытие вещей, а только совокупность отношений между вещами и их функциями.
Начинается этот процесс ликвидации «онтологии вещей» с исследований языка в структурной лингвистике. Структуралисты (Клод Леви-Стросс и др.) при анализе языков (в самом широком смысле этого слова, как способов передачи сообщений) выявили, что любой символ/знак, взятый в отдельности, не передает содержание сообщения.
Так, математический символ А и математический символ В не «живут» и ничего не значат порознь. Смысл и значение возникают только при их соотнесении в структуре (через знак «больше», «меньше» или «равно», например, А>В). И это тем более верно в отношении живых языков общения, где отдельное слово может принимать множество значений или заменяться синонимами, и где смысл и значение выявляются только в соотнесении с другими словами в целостной фразе/высказывании. То есть — в структурном взаимоотношении знаков как элементов речи или письма.
Постмодернизм берет на вооружение аналитический метод структурализма и объявляет себя «постструктурализмом» (Жан Бодрийяр, Жиль Делез и др.). Но далее вместо структуралистского выявления «бытия структур» — начинает атаковать «бытие» во всех сферах человеческой мысли и практики.
Например, разбирается марксистское и постмарксистское представление о человеке. Утверждается, что марксизм определяет человека только как совокупность общественных отношений. Отсюда делается вывод, что человека как бытийной данности нет. Он — как продукт взаимоотношений между людьми — существует (бытийствует) только в процессе таких взаимоотношений.
А затем становящийся постмодернизм начинает «переосмысливать» бытийность Модерна в самых радикальных формах. Все вещи (личности, события) рассматриваются как не имеющие собственного бытийного статуса. И приобретающие смысл и бытие лишь в ходе «пересечения» изменчивых взаимных отношений и функций. И называется это «смерть онтологии».
Далее постмодернизм объявляет о своем фундаментальном разрыве со всеми базовыми концептами Модерна. Обращаясь к начатой Ницше «ломке» базовых оснований Модерна («смерть бога»), постмодернизм продолжает «Смертью автора» в работах Ролана Барта и Мишеля Фуко. И затем движется по траектории последовательного объявления «смерти» всего, что олицетворяло Модерн (субъекта, человека, целостности, рациональности, гуманизма и т. д.).