Суть времени. Цикл передач. № 21-30
Шрифт:
Поэтому всё, что делается — делается с оглядкой на угрозы, как внешние, в череде которых явно прослеживается то, что связано с посягательством на нашу территориальную целостность, так и внутренние. Потому что очень часто силы, которые эту целостность хотят нарушить, либо находятся под внешним патронажем, но выдают себя за вполне автономные. Либо действительно являются автономными, но, прошу прощения, дурными — это же по-разному бывает. Ребёнку-то всё равно, если его на части порвут.
Итак, с одной стороны мы понимаем, что действительность чудовищна, что процессы носят деградационный характер, что мы каждый день, каждый час ощущаем, как действительность ещё, ещё и ещё проседает.
С другой стороны, мы в каком-то смысле должны защищать некие рамочные условия. И в этом трагическая антиномия нашей политики, как сказал бы Кант. А наши философы так называемого Серебряного века говорили, что Россия разрываема такими антиномиями, как никакая другая страна в мире. Но, с другой стороны, ведь надо ещё сознавать, что противоречие — это некий двигатель, что где-то внутри этого чудовищного и неразрешимого противоречия, которое наполняет нашу политическую жизнь, может быть, и есть механизм, который позволяет куда-то двигаться.
В любом случае, когда спрашивают: «А зачем длить состояние страны, которая фактически разлагается, которая приобретает всё более и более монструозный характер? Почему это надо длить, в чём такое удовольствие, если эта страна становится гробницей для населения, концлагерем и так далее?», — то ответ-то такой: «Может быть, какая-то женщина наделена всеми самыми гнусными свойствами, она больна, она разлагается, но она беременна. И главная задача заключается в том, чтобы она родила ребёнка. Если она сейчас, в этом своём отвратительном и ужасном качестве, погибнет, то ребёнка не будет. А вот если она родит его, то, наверно, потом она погибнет, но родится этот самый ребёнок. И дитя может быть совсем не ужасно, а великолепно». В этом суть истории.
Великая роженица — это и есть символ исторического процесса как такового. Вся наша надежда на историю, как всегда. Как всегда в истории России… Что-то доходит до маразма. Но внутри этого маразма уже зреет что-то совсем другое. И это «что-то совсем другое» выходит наружу раньше, чем маразм добивает всё до конца. Или в момент, когда маразм добил всё до конца. Но, тем не менее, вырывается наружу в жизнеспособном виде, и куда-то дальше наша история движется…
Поэтому, может быть, в этом символе есть преодоление антиномии… С одной стороны, всё так мерзко, а с другой стороны, это надо не просто длить или наблюдать за тем, как оно длится, это иногда надо и защищать.
Мысли эти посетили меня в очередной раз в тот момент, когда я наблюдал, как именно, с одной стороны, американцы готовят против нас новые репрессивные законы, связанные с тем, что они будут определять, кто у нас тут коррупционер, кто тут нехороший человек, как его им надо наказать… А с другой стороны, как наши пытаются защититься от этого какими-то своими регулятивными мерами, какими-то своими законами, согласно которым мы будем наказывать американцев и всех прочих, так что им неповадно будет лезть в наши дела.
Я знаю, что есть люди, которые скажут: «Да и пусть американцы накажут эту вороватую сволочь! Пусть её накажет кто угодно! Нам неважно кто. Американцы — значит американцы».
Но, во-первых, американцы всегда исповедовали известный принцип: «Сукин сын, но наш сукин сын». Наказывать они будут не по принципу, кто больше воровал или кто является большей сволочью. Наказывать они будут совершенно по другому принципу — по принципу того, кто им оказывает сопротивление. А поскольку их окончательная
Если американцам будет надо, то в разряд «ужасных коррупционеров» попадут вполне приличные люди. И, наоборот, если им будет надо, то самые омерзительные воры окажутся «проводниками демократических идей, свобод» и чего угодно ещё, как уже оказались ими «Аль-Каида» в Ливии или «Братья-мусульмане» в Египте. А ведь ещё не вечер… Мулла Омар тоже скоро станет светочем свободы…
Поэтому никаких иллюзий здесь испытывать не надо. И, конечно, отвечать американцам надо, потому что аппетит приходит во время еды: сегодня будет один закон против элиты, завтра будет какой-нибудь ещё закон, который коснётся более широкого круга людей. А в сумме всё это, конечно, есть способ побудить нашу элиту к окончательному предательству. А окончательное предательство в условиях не «готового родиться дитя», а в условиях слабости всех остальных политических сил будет необратимо. Поэтому какая-то борьба на этом фронте необходима.
Казалось бы, эти законы, связанные с противодействием американцам, — то есть с тем, что надо защищать права граждан России, нарушенные на других территориях, кем бы ни были эти граждане России, и ради этого применять санкции по отношению к Западу и всем прочим иностранцам, которые права наших граждан (читай «элиты» — нет никаких иллюзий, читай «власти») нарушили… Пусть лучше наши элитарии огрызнутся (хотя бы, когда это их заденет), чем они согнутся и выполнят приказы американцев. Потому что приказы американцев будут состоять не в том, чтобы они ушли и оставили, как плохие мальчики, страну хорошим мальчикам. А просто надо, чтобы страны не было.
Я долго думал, кстати, почему американцам на данном этапе это так надо… Потому что на моей памяти — я знаю, что говорю, клянусь, что я прав, — в 1991 году американцы страшно боялись распада России вслед за Советским Союзом, большинство из них боялись… Скажем так, Бжезинский и Чейни не боялись, а Эрмарт, Райс, Бейкер, Мроз и многие другие лица, которых я хорошо помню по тогдашней политической жизни, боялись. Бейкер больше всех, видимо. И он ездил по союзным республикам, прежде всего, на Украину, с выражением лица, знакомым мне по выражению лица секретарей ЦК. То есть с таким испуганным недоумением. И говорил разным лидерам, прежде всего, Кравчуку: «Лёня, Лёня, отдай ракеты русским, иначе ты мне не друг!» И Лёня отдавал ракеты. Ситуация была такая, потому что американцы хотели, чтобы была Россия, и чтобы Россию случайно не хапнул Китай, которого они боялись даже тогда. Хотя тогда, в сущности, бояться особенно было, казалось бы, и нечего.
Прошли годы. И я просто вижу, что американцы сейчас работают на развал России. Конечно, можно принять классическую патриотическую логику и сказать: «Они всегда работают на зло. И тогда работали на зло, и сейчас работают на зло. Поэтому они и хотят распада. И тогда хотели». Но это не вполне так. Произошло что-то новое. И, в общем-то, мне понятно, что.
Американцы не считают нашу страну жизнеспособной. Они понимают, что всё катится вниз. По чуть более пологой кривой, но вниз. И они понимают, что именно пологость этой кривой, постепенность, гладкость этого процесса угасания — дают китайцам фору. Дают им возможность медленно, но верно перехватить власть в Евразии, продвинуть свои позиции, особенно в Сибири и на Дальнем Востоке, и после этого стать фактически непобедимыми, никоим образом не устраняемыми со сцены игроками, способными взять главный мировой приз XXI века и рвущимися к тому, чтобы этот приз взять.