Суть времени. Цикл передач. № 31-41
Шрифт:
Мир устроен ясно и понятно. (Вот это важно — С.К.) (Ясно — в смысле светло; всем всё видно, только открой глаза.) Приходишь на помойку — мухи. Идёшь по вишнёвому саду, по липовой аллее — пчёлы.
Пчёлы умнее мух; строят идеально шестигранные соты, делают запасы, выращивают детей, действуют сообща, танцем передают информацию, даже яд у них целебный. Мухи — дуры, назойливы идиотически…
Пчёлы своих детей выкармливают мёдом, а мухи своих суют в дерьмо и в тухлятину, и мушиные дети там быстро взрослеют, даже не понимая, что растут в дерьме.
Жаль, школа у них одна.
Понятно, что ещё нужно? Чтобы школы были разные. И не только школы. — Нужно, чтобы были рабы и господа. Причём, в предельных формах.
Непрерывно жующий опарыш толпой наваливается на бедного пчелёнка: «Ну ты, урод, чего боишься? — попробуй, пожуй, понюхай, выпей, ширнись». Потому что, с точки зрения мухи, пчела — урод, идиотка, не умеет жить.
Ничего более обезумевшее-расистского в социальном смысле (но и в этническом тоже) я не читал. И это всё пишет Минкин.
Будь у мух и пчёл равные права — на всех выборах и во всех рейтингах дело решали бы мухи. А потому (в мире насекомых) начальники ТВ и национальные лидеры беспокоились бы только о мушиных потребностях и настроениях и плевать хотели на пчелиное недовольство; тем более что пчёлы всё равно мёд дадут — такова их природа.
Понятно, о чём идёт речь… Поскольку большинство людей не разделяет позиции Минкина, это даёт ему полное основание назвать их мухами, расчеловечить их и проклясть, как уродов-недочеловеков. Но, между прочим, когда эти же люди поддерживали идеологию Минкина 20 лет назад, — они были очаровательным народом. И все были страшными демократами. Я помню одного «великого правозащитника», который сначала стоял с флагом «Вся власть советам», потом — его уже, правда, не было в живых — эти самые советы расстреливали его поклонники.
Так вот, речь здесь идёт о том, чтобы не давать эфир представителям большинства. И чем больше это большинство — тем больше не давать им эфир. Им же не только нельзя давать эфир — им не надо давать идти на выборы, им не надо предоставлять равное избирательное право. Значит, нужен ценз. Какой ценз? Имущественный или какой-то другой? Но в любом случае, речь идёт о том, что меньшинство хочет властвовать над подавляющим большинством абсолютно репрессивными методами. И поэтому так хочется быть Ермиловым, — «потому что вот можно же было, можно же было не пускать на телевизор никого, можно же было не пускать в газеты никого, можно было всем рвать глотки, можно же было затыкать рты, можно же было всех, кто инакомыслящий — недочеловеками… Вот и мы хотим, потому что иначе власти мы не удержим!..»
«Я не уступаю площадку! — говорит Сванидзе. — Я высказываю свою позицию!» Не уступаешь — браво. Но зачем вообще давать площадку напёрсточникам? (В самом деле зачем им давать площадку? Надо давать одному Сванидзе. — С.К.)
«Я высказываю свою позицию!» — Кому? Миллионы раскачивались перед экраном с Кашпировским (рейтинг был выше кургинянского). Поди им скажи, что это шарлатанство, — они даже не услышат. А услышат — заорут: «Критикан, вредитель, агент ЦРУ, не мешайте лечиться!»
Зачем второй? («Вот мог бы говорить один. Зачем вообще нужен второй? Зачем диалог в любой форме? Вот, я говорю — и мне хорошо. А зачем нужен второй, особенно если он тебя громит? — Не нужен второй, надо остаться в гордом одиночестве и самому с собой вот так вот болтать». — С.К.)
…проблема гораздо шире, чем конкретная передача. Проблема называется просто: «ради денег мы готовы на всё. (Дальше он обвиняет Сванидзе в том, что он продажен, но дело не в этом. Он говорит о большем — С.К.) Вслух они говорят „ради рейтинга“, но это синоним, это для отвода глаз. А деньги (и политические дивиденды) приносит массовый потребитель, примитивное число».
То есть они прекрасно понимают, что телевидение (и дело тут не в Кремле — это просто смехотворно), телевидение хочет массового зрителя ради рекламы и по другим причинам, ради выборов и так далее…
А когда оно хочет массового зрителя, оно должно (1) допускать то, что этому массовому зрителю интересно, и (2) допускать тех, кто выражает его позицию, — вот и всё. Поэтому телевидение просто не может ничего другого сделать.
Возникло большинство, об этом говорят все социологические исследования. Этому большинству нельзя, сохраняя телевидение, не дать слово. Нельзя. Потому что тогда оно будет говорить по интернету. Или вообще никто не будет смотреть телевидение.
А вскоре будет до тысячи каналов цифрового телевидения. И все их не проконтролируешь. И интернет не проконтролируешь. И что же делать? Окажется, что все эти комнаты, населённые Сванидзе и Минкиным, пустые, там никого нет вообще. И они там говорят «тихо сами с собою».
И дальше что? А дальше надо расстреливать. А кто будет расстреливать? И долго ли можно просто расстреливать? Нужно же что-то сказать, кого-то привлечь.
Тогда начинается вой о «лицах кавказской национальности» или о чём-нибудь ещё, потому что эти крайние либералы должны вобрать в себя националистическую, ультранационалистическую подворотню. Но, когда они её вбирают в себя, они же её боятся, и поэтому они сразу должны зарядить её на распад. И себя самих приучить к мысли, что всё равно страна безнадёжная. Раз они её потеряли, зачем она нужна? Нужно вообще рвать её на части вместе с любыми представителями самых экстремистских ничтожеств. Вот в чём заключается новая идеология.
А теперь — что такое идеология Минкина на следующем этапе.
Это газета «Московский комсомолец», # 136, от 22 июня 2005-го года. Статья А.Минкина «Чья победа?»
«22 июня 1942 года мой дед Александр Минкин написал с фронта моему отцу: „…Не перестаю мечтать, чтоб скорей разбить фашистских гадин и снова быть нам всем вместе…“» (Ну и так далее. «Потом, через сорок лет я написал текст», рассказывает Минкин — С.К.) … «Чья победа?». Опубликовать его в СССР было невозможно. Напечатали в Нью-Йорке (в 1989-м) и в Мюнхене (в январе 1990-го).
Почему в 89-м нельзя было напечатать текст? — Потому что в нём были совсем нецензурные вещи типа того, что «ну, завоевали бы нас — слава богу — пили бы пиво». Завоевал бы нас Гитлер и пили бы все вместе баварское пиво… Но дальше разговор идёт о том, как Минкин манипулирует цифрами: у нас погибло в войну 30 миллионов, у них — 4… Полная бесчестность в вопросе о том, что касается цифр, анализа и всего остального. А дальше начинается главное. Я цитирую аутентичный текст Минкина.
А вдруг было бы лучше, если бы не Сталин Гитлера победил, а Гитлер — Сталина?
В 1945-м погибла не Германия. Погиб фашизм.
Аналогично: погибла бы не Россия, а режим. Сталинизм.
Может, лучше бы фашистская Германия в 1945-м победила СССР. А еще лучше б — в 1941 — м! Не потеряли бы мы свои то ли 22, то ли 30 миллионов людей. И это не считая послевоенных «бериевских» миллионов.
Мы освободили Германию. Может, лучше бы освободили нас?
Прежде подобные пораженческие рассуждения (если и возникали) сразу прерывал душевный протест: нет! уж лучше Сталин, чем тысячелетнее рабство у Гитлера!
Это — миф. Это ложный выбор, подсунутый пропагандой. Гитлер не мог бы прожить 1000 лет. Даже сто. (Очень яркий аргумент, да? — С.К.) Вполне вероятно, что рабство под Гитлером не длилось бы дольше, чем под Сталиным, а жертв, может быть, было бы меньше.
Очаровательно всё это. Но вы понимаете, ведь уже этот человек, — вот этот, который всё это пишет, — это лицо определённого типа. Это определённый контингент, который рассуждает о себе, как о «пчеле». Теперь мы определяем, что «пчёлы» — это те, кто хотел, чтобы нас завоевал Гитлер. А мухи — это те, кто боролся с Гитлером, правильно? Ну, вот и всё.
Кстати, насчёт прозелитизма. Я лично ценю каждого либерала, который будет слушать программу, потому что я понимаю, что задача заключается в том, чтобы воевать за каждый мозг и каждую душу. А главное, нести в безразличные массы аргументацию и именно аргументацию. Люди должны знать факты. Они их до сих пор не знают. Страшно же ещё и это.