Суть времени. Цикл передач. № 31-41
Шрифт:
Мамардашвили называет это «дырами целого», квазипредметами. Процедуру формирования подобного рода форм называет «феноменологическим замещением». Естественно, что очень часто это обсуждали в связи с товарным фетишизмом и с общественным фетишизмом вообще. Кое-что из этого было заимствовано у Фейербаха, который в свою очередь заимствовал нечто у Гегеля. Но самое серьёзное — это мучающее Маркса ощущение, что есть какой-то парадокс, что здесь бытие и сознание вступают в особые отношения. И что есть неустранимые различения между бытием и сознанием, которые и знаменует собой проблема превращённых форм.
Мамардашвили пишет:
«Если
Не знаю, будет ли эта мысль рациональной до конца, но, безусловно, то, что он здесь сказал, очень важно. Так вот, есть все основания полагать, что чёрная энергия и чёрная материя является как бы физическим эквивалентом иного. То есть чего-то такого, что не вписывается в классический монизм, в универсалистскую модель мира, построенную из одного источника. Эйнштейн постоянно мучился с этим, потому что он хотел всё истолковать из кривизны пространства и времени. И, в конце концов, вынужден был ввести так называемый лямбда-член в свою модель, что сразу и породило эту чёрную энергию и чёрную материю, как некое предвидение. И одновременно лишило его модель того универсализма, о котором он так мечтал. Чтобы всё, всё, всё было выведено из этого самого искривления пространства и времени, из квантованного пространства и времени… — Вот оттуда.
У Маркса то же самое возникло с превращёнными формами. Превращённые формы, эти дыры, эти тени и пр., внутри социального мира являются фактически тем же, чем является чёрная материя и чёрная энергия с её формами существования в мире физическом.
И, наконец, в мире не социальном, а в мире индивидуума, отдельного человека (а весь мир состоит из мира внешнего: физического, биологического и прочего; мира этих форм, мира социального, как особой социальной реальности человека, — и мира собственно человеческого, внутреннего мира), внутри него (а это исследовали Фрейд, Юнг, Адлер, Фромм и другие) то же самое — это танатос.
Фрейд же очень долго хотел, чтобы был только эрос, как единый, всё исчерпывающий принцип, из которого надо было вывести каждую черту человеческого поведения, все поступки, все мотивы, всё прочее. И в конце жизни в работе «По ту сторону принципа удовольствия» он отказался от этого. Одни говорят, что под влиянием нашей соотечественницы Сабины Шпильрейн, которая была в близких отношениях с Юнгом и всячески убеждала Фрейда пересмотреть модели. А другие говорят, что под влиянием фашизма. Не знаю под влиянием чего, но отказался.
Так вот эта триада — чёрная энергия, чёрная материя в физическом мире; превращённые формы в мире социальном; танатос, который Фрейд вынужден был добавить к эросу в мире внутреннем, человеческом, — составляют триединство. Они говорят о каком-то метафизическом начале, более глубоком, враждебном человеку и тотальном, нежели всё, что вытекает из классических теорий зла. Не мобилизация ли этого начала привела к тому, что так сильно обрушилось у нас всё, и так безжалостно были оборваны наши связи с эгрегором? Об этом давайте поговорим в следующем выпуске.
Выпуск 35
Когда мне говорят, что рассуждения о тёмной материи и тёмной энергии слишком сильно оторваны от социальной теории и, уж тем более, от психологии или антропологии, и что для того, чтобы этот разрыв преодолеть, я должен детальнее рассказать о том, что такое тёмная энергия и тёмная материя, я заверяю тех, кто справедливо мне на это указывает, что всё это будет сделано. Обязательно будет сделано. Обязательно мы разберёмся в следующем цикле новой передачи со всем, что связано с этими понятиями. Мы постараемся разобраться с этим максимально детально, если кого-то интересует детальность, и со всеми возможными ссылками, с возможностью тех, кто это всё слушает и смотрит, самостоятельно куда-нибудь залезть и ещё чего-нибудь начитаться. Всё это будет обязательно сделано.
Просто сейчас начать это делать — это значит уйти в абстракцию. Совсем уйти в неё, отказавшись от того главного, что всё-таки являет собой нерв подобного рода занятий, то есть от политики.
Другая крайность — это начать заниматься только текущими вопросами, погрузиться в них целиком, пытаться так или иначе ответить себе на вопрос, в чём смысл этих событий, кто там что опять сооружает… Время от времени, когда речь идёт об очень крупных событиях текущей политики, я это делаю в спецвыпусках. Но, согласитесь, что делать это всё время — это значит уже совсем оставить всех на голодном теоретическом пайке.
Политическая злоба дня — это один круг, а теория — другой круг. И в этом цикле передач обязательно должно присутствовать что-то, что объединяет два эти круга. Это пересечение, как говорят в теории множеств.
Это пересечение множеств М1 и М2 (из которых М1 — это множество теоретических построений, а М2 — это множество практической политики) обязательно должно быть.
Что-то здесь, в этих множествах, должно находиться в центре. И начиная каждую из передач, мы должны эту точку нащупать ещё и ещё раз. Мы должны надавить на неё, как на больной нерв современности, — и после этого можно дальше двигаться в теоретическую сторону, не опасаясь оказаться в той самой «башне из слоновой кости», которая, как никогда, имеет мало отношения к тому, что нам всем нужно.
Где же эта точка? В очередной раз её нащупывая перед тем, как начать эту передачу, я сам для себя вдруг остро осознал, что она определяется словом ТУПИК. Всё, что мы обсуждаем в теоретической области или в области практической политики, так или иначе связано с этим простым и неумолимым словом.
Мы находимся в тупике. И рано или поздно наличие этого тупика признают все. Вот моя задача состоит в том, чтобы ускорить момент, когда все: элита, власть, оппозиция, широкие слои общества, контрэлита, радикальные [элементы], - все, все всерьёз признают и переживут тот факт, что тупик подкрался незаметно.