Суть времени. Том 3
Шрифт:
То есть речь идет только об одном: нужно осуществить «мутацию русского духа» для того, чтобы началось вот это движение. И чтобы это движение привело нас туда, куда оно нас привело.
Вообще, вам само выражение «мутация русского духа» нравится?
В очень многом не согласен с Солженицыным, никогда он не был для меня авторитетом, но вот он пишет: «…радиостанция „Свобода“ в эти годы стала уже легальным, как бы внутрисоветским радио. Она завела серию передач „Русская идея“, где издевательски опошляла и русскую историю, и русскую мысль, прямо требовала „мутации русского духа“, сокрушала русские мозги в безнадежность, а в других слушателях наращивала неприязнь к русским. „Не являются ли русские народом прошлого, которого уже нет?“ (это Солженицын так цитирует Парамонова. — С.К.). Униженная и отчаявшаяся Русь могла слышать: „причина тоталитаризма — русский родовой
36
Солженицын А. Россия в обвале. М., 1998. С.144.
Это цитирует Солженицын. Я же процитировал две вещи, главная из которых — что необходима «мутация русского духа» от православия к «новому типу морали на твердой почве просвещенного эгоистического интереса». С мутировавшим духом не только в западный капитализм не попадешь, но и вообще ни на какую точку карты жизни — только в смерть. Туда и попали.
К счастью, мутация оказалась неокончательной, неполной. Повреждения и мутация — разные вещи. Мы видим, что какой-то дух просыпается, что удар был нанесен и задел все слои периферии, но не попал в ядро и не сумел посеять туда то, что Парамонов называет мутацией, а Ракитов — сменой культурного ядра. А это одно и то же. Все они грезили об одном — о демонтаже, полном и окончательном демонтаже. О том демонтаже, к которому сейчас подходят процессы в стране. И альтернатива которому одна — создать этот вертикальный канал. Это не дело одного человека. Это дело сообщества людей, которые поняли, что только это может спасти их народ. Которые не хотят жить со вкусом жизненного поражения на губах, в сердце и уме. И которые готовы этот канал пробить — канал в смыслы.
Выпуск № 26. 26 июля 2011 года
22 июля 2011 года в Норвегии произошли чудовищные события. Чудовищные, из ряда вон выходящие, исключительные. Премьер-министр Норвегии сказал о том, что эти события беспрецедентные для его страны. Это, впрочем, и для мира является чем-то достаточно беспрецедентным.
Тем не менее по существу эти события не обсуждаются. Смакуются детали, рассказываются ужасные истории, описываются некоторые подробности, но никакого смысла в происходящем никто найти не пытается. Вообще никакого. Ощущение, что смысл покинул мир: что бы ни произошло у нас на глазах, мы не можем понять смысл происходящего. Мы видим в этом только то, что есть, некоторую несомненность. Такая вот «песня акына» («степь, караван идет…» — описываю то, что вижу перед своими глазами). Подобное описание не может быть полезно ни для аналитики, ни для политики, ни просто для жизни, поскольку для того, чтобы идти куда-то, нужна карта, нужен компас. И тут неважно, в какую именно сторону пойдет человек. Он должен как-то ориентироваться на местности. Он должен быть проинструктирован по поводу того, что если перед ним овраг, то желательно действовать так-то, а если глубокая пропасть, то желательно действовать по-другому. И так далее, и тому подобное.
Если вы идете в сторону пропасти и вам говорят: «Вперед!», потому что вперед идти хорошо, но вы видите, что еще в одном метре обрыв и дальше вы летите и разобьетесь всмятку, то вряд ли вы сделаете следующий шаг «вперед» только потому, что хорошо идти вперед.
Вспоминаю у Вознесенского:
«„Вперед, к новому искусству!“ — призывал докладчик. Все соглашались. Но где перёд? Горизонтальная стрелка указателя (не то „туалет“, не то „к новому искусству!“) торчала вверх на манер десяти минут третьего». [37]
37
Вознесенский А. Оза. Тетрадь, найденная в тумбочке дубненской гостиницы.
Где перёд-то? Если впереди пропасть, почему надо так к ней стремиться?
Все эти вопросы очень важны, потому что события, произошедшие в Норвегии, еще и еще раз показывают справедливость моего главного утверждения о том, что мир входит в фазу турбулентности.
Вот эта спокойная ламинарность, про которую я говорил: «Плыла, качалась лодочка по Яузе-реке», — вот это кончается. Каждый, кто когда-нибудь ходил по бурным рекам на лодочках (неважно, на байдарках, на плотах, на надувных лодках), знает, что если река бурная, то сначала долгое время поверхность воды может казаться очень гладкой, и создается впечатление, что река почти не движется. Но потом так
Так вот, это называется «турбулентность» на научном языке — завихрения, вихри. Один из таких вихрей имеет место в Норвегии. Как мы можем его не осмысливать? Но ведь согласитесь, что, прежде всего, мы должны осмыслить главное — что никто ничего не осмысливает, что осмысления нет вообще.
Осмысление — процесс многоуровневый. Вы должны знать фактуру события, вы должны на аналитическом уровне увидеть странности и понять, что там именно происходит (как я не раз уже говорил, «дьявол всегда в деталях»), уточнить эти детали и пр. Дальше вы должны понять, что это может значить с точки зрения политики, с точки зрения экономики и т. д. Вы должны при этом не впасть в соблазн «теории заговора», то есть разговоров о том, что каждый раз, когда кого-нибудь кто-нибудь ударит по голове, это «происки мировой закулисы».
И, наконец, есть еще самый трудный уровень, адресующий к культуре, метафизике. Нужно понять, каков смысл событий с точки зрения самого смысла. Прошу прощения за тавтологию, но это может быть самое главное.
Итак, давайте разбираться в норвежских событиях, начиная с конкретики.
Уже взрыв в Осло показал, что имеет место нечто экстраординарное. Взрыв мощный, прекрасно смоделированный, нанесший тяжелые повреждения. И (все как-то проходят мимо значения этого очевидного факта) — приведший к гибели членов правительства. Когда в последний раз в Европе подобными способами убивали членов правительства? Значит, это безумно высокоэффективный взрыв, это политический терроризм, достигший своей цели. Это не взрыв дискотеки, это не взрыв в каком-нибудь супермаркете, — это взрыв в правительственном квартале, приведший к уничтожению членов правительства, как говорит премьер-министр. [38]
38
Выпуск № 26 был записан утром 24 июля 2011 года. Накануне, 23 июля, во многих российских СМИ сообщалось, что премьер-министр Норвегии Йенс Столтенберг заявил в ходе пресс-конференции: в числе семерых погибших в Осло оказались несколько членов правительства (cм., например,. Позже выяснилось, что имел место неточный перевод: Столтенберг говорил не о членах правительства, а о сотрудниках аппарата правительства; членов правительства в числе погибших не было.
Ничего себе взрыв! Сообщается, что в правительственном квартале в Осло погибло столько-то и столько-то людей. Но вопрос не в том, больше или меньше людей погибло. А если бы взрыв в Осло убил не очень много людей, но уничтожил бы весь кабинет министров? Это что — не является гиперэксцессом?
Наверняка не все из тех, кто слушает эту передачу и смотрит ее, были в Норвегии. Но я в Норвегии был. Это не просто тихая и спокойная страна, это что-то такое застылое, сонное, лупящееся от благополучия, спокойствия и такого автоматического полусна. Люди как-то двигаются, выполняют какие-то действия, обеспечивающие жизнь в бытовом смысле, в производственном смысле, но это все делается как во сне. В таком ровно-сонном настроении.
Страна маленькая, с очень большим количеством природных ресурсов. Природные ресурсы распределены (и это очень важно подчеркнуть) достаточно справедливым образом. В этом смысле Норвегия — это страна с достаточно высокой степенью социальной защищенности. Это такой оазис Северной Европы, место идиллии. Норвегия — не Швеция даже! Швеция когда-то, еще в эпоху Карла XII, представляла собой нечто агрессивное, стремящееся к каким-то завоеваниям. Норвегия — вообще такое заснувшее место. Очень эффективно развивавшееся во второй половине и конце XX века, вышедшее на достаточно высокие социальные и прочие рубежи, но спокойное, хорошее. Для этого места — убийство 92-х людей… и это еще не вечер, потому что… Дай бог, чтобы все тяжело пострадавшие не умерли. Но обычно, когда говорят, что довольно много людей находится в крайне тяжелом положении, это значит, что кто-то из них, скорее всего (повторяю, не дай бог!), умрет.
Так вот, такое количество людей — это не то же самое, что где-нибудь в Индии, в Пакистане… То есть человеческая жизнь везде одинаково ценна, и все, что я буду говорить о произошедшем, вовсе не означает, что нет в душе предельного возмущения зверством, совершенным в Индии или Пакистане. Просто даже стыдно как-то тратить время на очевидные моральные оценки произошедшего. Это возмутительно, чудовищно, недопустимо и все прочее.
Но для Норвегии это еще и экстраординарно. Это такой гипервзрыв. Потому что все-таки уровень возмущения надо отсчитывать от фона. В Индии, Пакистане, в Африке, в Бангладеш фон очень высокий, и на таком фоне взрывы даже с большей интенсивностью (а это очень большой террористический взрыв, очень большой!) рассматриваются как средние.