Сувенир, или Кукла на цепочке
Шрифт:
По выражению его лица было видно, что я не упустил ничего важного. Гудбоди не произнес ни слова. Я слегка приподнял пистолет и сказал:
— А теперь, Гудбоди, я думаю, пора.
— Здесь никому не дано вершить правосудие, — резко воскликнул де Грааф.
— Вы же видите; он пытается бежать! — сказал я рассудительно, хотя тот и не думал двигаться. Видимо, он и пальцем не мог пошевелить.
И в этот момент, уже второй раз за день, у меня за спиной раздался голос:
— Бросьте пистолет, мистер Шерман!
Я медленно обернулся и выронил пистолет. Да, видимо, любой мог заставить меня бросить оружие. На сей раз таким человеком оказалась Труди, выступившая из темноты. Она стояла всего в пяти футах от меня, с удивительной решимостью держа в руке большой револьвер.
— Труди! — пораженный и ничего не понимающий де Грааф смотрел на молодую девушку, на лице которой сияла счастливая улыбка. — Скажите, во имя Господа, что вам здесь…
Он не закончил фразы и вскрикнул от боли, так как Ван Гельдер с силой ударил его по руке стволом пистолета. Пистолет де Граафа со стуком упал на пол, когда полковник обернулся, чтобы взглянуть на человека, нанесшего ему удар, взгляд его выразил глубокое недоумение.
Гудбоди, Моргенстерн и Моггенталер опустили руки, и оба компаньона фирмы вынули из-под полы свои пистолеты. На покрытие тучных форм владельцев склада пошло столько материи, что они, в отличие от меня, не нуждались в услугах искусных портных, чтобы под одеждой скрыть оружие.
Гудбоди вынул платок, отер лоб, который уже давно настоятельно этого требовал, и ворчливо сказал, обращаясь к Труди:
— Однако ты не очень-то спешила!
Зато как я наслаждалась! — Она рассмеялась счастливым и беспечным тоном, от которого кровь застыла бы и жилах даже у замороженной камбалы. — Как я наслаждалась!
— Трогательная парочка, вы не находите? — спросил я у де Граафа. — Она и ее счастливый дружок! Вот и доверяй после этого невинным деткам!
— Заткнись! — холодно прервал меня Ван Гельдер. Он обошел де Граафа и обыскал меня, ища оружие, но не нашел. — Сядьте на пол! Руки! Держите их на виду! И вы тоже, де Грааф!
Мы повиновались. Я сел по-турецки, оперся локтями на бедра и опустил руки так, что они почти касались лодыжек. Де Грааф уставился на меня. Судя по выражению его лица, он ничего не понимал.
— В своем повествовании я как раз и подошел к этому пункту, — сказал я, словно оправдываясь. — Я хотел объяснить, почему вам никак не удавалось выследить источник наркотиков. Об этом заботился ваш надежный помощник, инспектор Ван Гельдер!
— Ван Гельдер!? — Вопреки неопровержимым доказательствам, де Грааф не мог поверить, что его офицер — предатель. — Нет, невозможно! Этого не может быть!
— Но ведь он наставил на вас не детскую игрушку, — кротко заметил я. — Ван Гельдер — босс. Ван Гельдер — мозговой центр. А Гудбоди — чудовище, над которым он потерял контроль. Так ведь, Ван Гельдер?
— Так… — Злобный взгляд, который Ван Гельдер бросил на Гудбоди, не предвещал последнему в будущем ничего хорошего, впрочем, я не верил, что у него есть будущее.
Я презрительно посмотрел на Труди.
— А что касается этой Красной Шапочки, Ван Гельдер, вашей прелестной маленькой любовницы…
— Любовницы? — Де Грааф настолько растерялся, что даже не выглядел удивленным.
— Вот именно, любовницы! Но думаю, что Ван Гельдер уже успел разлюбить ее. Не так ли, Ван Гельдер? Она обнаружила слишком близкое духовное родство с его преподобием. — Я повернулся к де Граафу. — Наш бутончик отнюдь не страдает наркоманией. Гудбоди отлично умеет имитировать уколы от инъекций. Он сам мне говорил. И рассудок у нее вовсе не восьмилетнего ребенка — по уму она старше первородного греха. И вдвое страшнее!
— Не понимаю! — Де Грааф, казалось, вдруг испытал глубокую усталость. — Ничего не понимаю!
— Она служила сразу трем целям, — пояснил я. — Если у Ван Гельдера — такая дочь, то кто же сможет усомниться в том, что он заклятый враг наркотиков вообще и всех тех, кто превращает их в источник наживы. Это раз. Она отвозила свою куклу на Хайлер, обменивала ее на другую — точную копию, но начиненную героином, приносила куклу в Вондель-Парк и снова обменивала. Фургон, разумеется, привозил туда кукол для пополнения запасов. Она служила отличной посредницей между Ван Гельдером и Гудбоди — они ведь не общались между собой даже по телефону. Это — два. Очаровательный ребенок, наша Труди! Но только ей не следовало бы употреблять белладонну, чтобы придать глазам тот тусклый, затуманенный взгляд, который бывает у наркоманов. Сначала я тоже не уловил разницы, но когда майор Шерман начинает размышлять, он, в конце концов, доходит до истины. У вас не тот взгляд, Труди! Мне приходилось иметь дело с очень многими наркоманами, и глаза у них были совершенно другими. Вот тогда-то я все и понял. Труди хихикнула и облизнула губы.
— Можно, я в него выстрелю? В ногу? Или выше?
— Вы — просто прелесть, Труди, — сказал я. — Но вы должны правильно расставить акценты. Посмотрите вокруг.
Она оглянулась. И каждый из присутствующих посмотрел друг на друга. Я же глядел только на Белинду, а потом едва заметно кивнул ей на Труди, стоявшую между ней и открытой дверью для приема грузов. Белинда, в свою очередь, покосилась на Труди, и я увидел, что Белинда меня поняла.
— Эх вы, дурачье! — сказал я презрительно. — Откуда, по-вашему, у меня эти сведения? Их мне дали! Дали двое, которые испугались до смерти и продали вас со всеми потрохами, чтобы вымолить себе снисхождение! И люди эти — Моргенстерн и Моггенталер!
Хотя большинство из присутствующих и утратило человеческие качества, но в них сохранилась нормальная реакция. Все в замешательстве уставились на владельцев склада, которые стояли, раскрыв рты и не веря своим ушам. Им так и пришлось умереть с раскрытыми ртами, потому что, воспользовавшись заминкой, я быстро выхватил свой пистолетик и разрядил его в их головы. Я не мог позволить себе просто ранить их, поскольку мой крохотный пистолет не шел ни в какое сравнение с их оружием.
В ту же секунду Белинда неожиданно для Труди с силой толкнула ее, и та, отброшенная к проему для поднятия грузов, не удержалась на ногах и вывалилась наружу.