Сувенир, или Кукла на цепочке
Шрифт:
Ее пронзительный отчаянный вопль еще не успел затихнуть, как де Грааф бросился на Ван Гельдера, чтобы отнять у него оружие, но я не стал следить за схваткой. Я оттолкнулся от пола и обрушился на Гудбоди, тщетно старавшегося вытащить пистолет. Преподобный грохнулся на пол с шумом, который лишний раз подтвердил добротность здания — пол даже не дрогнул, а я через секунду услышал странные, каркающие звуки, ибо моя рука сжала шею Гудбоди с такой силой, будто я стремился расплющить ее во что бы то ни стало.
Де Грааф лежал ничком с кровоточащей раной на лбу. А Ван Гельдер боролся с Белиндой, держа ее перед собой, как щит, — так же, как я держал перед собой Гудбоди. Наши пистолеты смотрели друг на друга дулами. Ван Гельдер улыбнулся.
— Я отлично изучил породу Шермана, — сказал Ван Гельдер спокойным, непринужденным тоном. — Он никогда не станет рисковать жизнью невинного человека. Тем более, когда речь идет о такой прелестной девушке! А что касается Гудбоди, то мне на него наплевать. Можете продырявить его, как дуршлаг. Вы меня поняли?
Я взглянул на Гудбоди, вернее, на его профиль. Цвет его лица стал лилово-красным, то ли от того, что я медленно душил его, то ли от того, что Ван Гельдер с такой легкостью и жестокостью готов был его продать. Не знаю, почему я взглянул на него: меньше всего на свете мне хотелось сравнивать ценность Белинды и Гудбоди в качестве заложников. Ведь пока Ван Гельдер имел заложницей Белинду, жизнь его находилась в такой же безопасности, как и жизнь человека, нашедшего убежище в церкви. Во всяком случае, в любой другой церкви, кроме церкви преподобного Гудбоди.
— Я вас понял, — кивнул я.
— И еще одно условие, — продолжал Ван Гельдер. — Она будет моей гарантией. К тому же, у меня — кольт, а у вас — игрушка…
Я кивнул, и он начал продвигаться к выходу на лестницу, загораживаясь Белиндой.
— В конце улицы стоит закрытая синяя машина, — продолжал он. — Моя. И я в ней уеду. По пути к автомобилю я разобью все телефоны-автоматы. Если, дойдя до машины, я увижу вас у этой раскрытой двери, девушка мне больше не понадобится. Понятно?
— Понятно! Но если вы ее предательски убьете, вам не уснуть спокойно до самой смерти. Это вы и сами понимаете!
— Понимаю, — сказал он, продолжая пятиться к двери.
Я отвернулся. В этот момент де Грааф привстал и, вынув носовой платок, приложил его к ране на лбу, значит, он сам мог о себе позаботиться.
Я снял руку с шеи Гудбоди, отобрал у него пистолет, вытащил наручники и сковал его руки с руками мертвецов. Потом я прошел мимо Гудбоди и помог ослабевшему де Граафу подняться и сесть в кресло. Затем оглянулся на Гудбоди, смотревшего на меня с искаженным от ужаса лицом. И когда он заговорил, его глубокий голос сорвался почти на истерический крик:
— Вы не посмеете оставить меня здесь, в таком положении!
Я взглянул на массивных мертвецов, к которым он был прикован наручниками, и холодно заметил:
— Никто не мешает вам взять их под мышку и уйти!
— Именем Господа Бога, Шерман…
— Вы вздернули Астрид Лемэй на крюке! — перебил я. — Я обещал ей, что помогу выбраться на правильный путь, и вы вздернули ее за это! Мэгги вы закололи вилами… Мою Мэгги! Вы и Белинду собирались вздернуть на крюке! Мою Белинду! Судя по всему, вы обожаете смерть — так наслаждайтесь ею для разнообразия в непосредственной близости! Я уверен, что она доставит вам огромное удовольствие. — Я подошел к открытой двери, а потом, обернувшись, добавил: — Если Белинде будет суждено погибнуть, я сюда вообще не вернусь!
Тот застонал, как раненое животное, и, содрогаясь от страха и отвращения, посмотрел на два трупа, державших его в плену.
Я приблизился к двери и выглянул. Внизу, на тротуаре, лежало поверженное тело Труди, но я почти не смотрел на нее. Я увидел, как Ван Гельдер подвел Белинду к машине. Прежде, чем сесть в нее, он поднял голову и посмотрел в мою сторону. Увидев меня, он кивнул и открыл дверцу.
Я подошел к де Граафу и помог ему подняться с кресла и подойти к выходу. Уже находясь у самой двери, я повернулся и посмотрел на преподобного. Его глаза казались остекленевшими на обезумевшем от страха лице, из горла вырывались какие-то хриплые звуки. Такой вид бывает у человека, который заблудился в темном и страшном лабиринте кошмаров и ужасов, которого преследуют дьяволы ми преисподней, и который понимает, что спасения для него больше нет.
Глава 14
Вечерняя темнота нависла над улицами Амстердама. Дождь был колким и редким, но из-за пронизывающего ветра казалось еще холодней, чем на самом деле. Среди рваных туч поблескивали первые звезды. Луна еще не взошла. Я сидел за рулем «опеля», стоявшего возле телефонной будки, и ждал де Граафа. Вскоре тот вышел из будки, прикладывая платок ко лбу, из которого все еще сочилась кровь, и сел в машину. Я вопросительно взглянул на него.
— Через десять минут район будет оцеплен. А когда я говорю оцеплен, это значит, что никому не удастся выбраться. Полная гарантия. — Он снова приложил платок ко лбу. — Но почему вы так уверены, что…
— Он обязательно будет там! — Я включил мотор, и машина тронулась. — Во-первых, он решит, что это — последнее в Амстердаме место, где нам взбредет в голову его искать. Во-вторых, сегодня Гудбоди переправил туда героин с Хайлера. Наверное, в одной из больших кукол. В его машине возле замка куклы не оказалось. Значит, он наверняка оставил ее в церкви. У него просто не было времени везти ее куда-либо еще. Кроме всего прочего, в церкви наверняка хранятся немалые запасы — целое состояние. Ван Гельдер — это не Гудбоди и не Труди. Он играет в опасную игру не ради удовольствия, а ради наживы и не собирается ее упускать, эту груду леденцов…
— Леденцов?
— Прошу прощения, денег. Возможно, там зелья на миллионы долларов.
— Ван Гельдер… — Де Грааф медленно покачал головой. — Просто не верится. Такой человек! С великолепным послужным списком!
— Приберегите ваше сочувствие для его жертв! — сказал я грубо. Я не собирался говорить таким тоном с раненым человеком, но я и сам был ранен. Я даже не мог сказать с уверенностью, чья голова была в более плачевном состоянии — де Граафа или моя. — Ваш Ван Гельдер хуже любого из них. По крайней мере, стоит сознаться, что разум Гудбоди и Труди находился в таком извращенном и болезненном состоянии, что они уже не отвечали за свои поступки. Но Ван Гельдер — совершенно другое дело. Зло он творит хладнокровно и ради денег. Он знал всю механику дела, как вел себя его дружок Гудбоди, но он на все смотрел сквозь пальцы. И если бы его не раскрыли, он никогда не помешал бы Гудбоди развлекаться со смертью. — Я взглянул на де Граафа, и в голове у меня мелькнула одна мысль. — Вы знали, что его жена и брат погибли в автомобильной катастрофе?