Сувенир, или Кукла на цепочке
Шрифт:
Я шагнул к этой группе и протянул Белинде руку. Она уставилась на меня, не веря своим глазам, потом стряхнула с себя ослабевшие руки Моргенстерна и Моггенталера и бросилась ко мне на грудь. Сердце у нее трепыхалось, как у пойманной птички, но в остальном испытанное потрясение не оказало на нее заметного воздействия. Я обвел взглядом троих мужчин и улыбнулся, насколько мне позволяло израненное лицо. Потом спокойно сказал:
— Теперь и вы, господа, узнаете, как выглядит смерть. Они уже сами это поняли. С застывшими лицами они подняли руки. Я не предпринимал ничего, просто молча держал их под прицелом, пока на лестнице не послышались поспешные шаги и не появились де Грааф и Ван Гельдер. На моих пленников это не произвело никакого впечатления — могу поклясться, что никто из них и глазом не моргнул. Зато Белинду начало неудержимо трясти — наступила реакция. Тем не менее, она нашла в себе силы улыбнуться мне едва заметной улыбкой. Я понял, что с ней будет все в порядке. Парижское отделение Интерпола знало, на ком остановить свой выбор.
Де Грааф и Ван Гельдер, оба с оружием в руках, созерцали эту сцену. Наконец де Грааф сказал:
— Ради Бога, Шерман, объясните, что здесь происходит? Почему эти трое почтенных граждан…
— Могу объяснить, — сказал я спокойно.
— Разумеется, мы требуем объяснений! — заявил Ван Гельдер подчеркнуто строгим тоном. — Трое известных и всеми почитаемых граждан Амстердама…
— Только не смешите меня, инспектор! — перебил я его. — У меня изранено лицо и мне больно смеяться.
— Ваш вид тоже требует объяснений, — вставил де Грааф. — А как вам удалось, черт возьми…
— Порезался во время бритья… — то было позаимствовано у Астрид, поскольку ничего лучшего я не мог придумать. — Так рассказать?
Де Грааф вздохнул и кивнул в знак согласия.
— На свой лад? Он снова кивнул.
Я спросил Белинду.
— Вы знаете, что Мэгги погибла?
— Знаю, — каким-то хриплым шепотом ответила она. Вероятно, все еще не пришла в себя. — Вон этот изверг сообщил мне! — Она указала на преподобного отца Таддеуса Гудбоди. — Он рассказывал мне, а сам улыбался.
— Улыбкой христианского сострадания, — заметил я. — Иначе он не умеет. Итак, — обратился я к полицейским, — взгляните на него, на преподобного отца Таддеуса Гудбоди! И посмотрите повнимательней. Перед вами самый страшный и патологически жестокий убийца из всех, которых мне довелось встречать. Этот человек вздернул на крюк Астрид Лемэй! Этот человек организовал гибель Мэгги, которую закололи на лугу острова Хайлер вилами! Этот человек…
— Вы сказали: закололи вилами? — перебил меня де Грааф. Видно было, что его мозг отказывался воспринять что-либо подобное.
— Подробности потом. Этот человек сначала довел Джорджа Лемэя до безумия, а потом убил его. Этот человек и меня пытался убить таким же способом. Кстати, сегодня он уже трижды покушался на мою жизнь. Этот человек вкладывает в руки умирающих бутылки джина! Он сбрасывает в каналы людей, привязав к их поясу свинцовые трубы — после того, как подвергнет их, только Богу известно каким пыткам и страданиям… Я уже не говорю о том, что он несет с собой опустошение и смерть многим тысячам одураченных человеческих существ во всем мире. По его собственному признанию, это — искусный кукловод, держащий на веревочках тысячи марионеток, заставляя плясать под его дудку. Пляску смерти!
— Не может быть! — выдавил, наконец Ван Гельдер. Он выглядел так, словно его ударили обухом по голове. — Доктор Гудбоди! Почтенный пастор…
— Его зовут не Гудбоди, а Игнациус Катанелли, и он давно у нас на примете. Бывший член восточной группы «Коза ностра». Кстати, даже члены мафии его не выносили. По уставу, мафия не убивает просто так, а только по деловым соображениям. Но Катанелли убивал потому, что влюблен в смерть. Будучи мальчиком, он наверняка отрывал крылья мухам. Но когда он вырос, этого ему стало не хватать. Его вынудили покинуть Штаты — по настоянию мафии.
— Все это ложь! Наглая ложь! — выкрикнул, наконец, Гудбоди. Ложь — не ложь, но щеки преподобного отца были по-прежнему бескровны. — Просто возмутительно болтать такое! Нести такую заведомую чушь!
— Успокойтесь! — приказал я. — У нас есть ваши отпечатки пальцев и черепной индекс! Должен заметить, что он разработал прелестный план или, как говорят американцы, систему. Прибывающие сюда суда оставляют героин в специальном запечатанном контейнере у определенного буя. Баржа выуживает контейнер и доставляет его на остров Хайлер, где он попадает в надомную мастерскую. Там делают кукол, которые затем попадают на здешний склад. Все совершенно безобидно, не правда ли? Кроме того, что в некоторых, особо помеченных куклах находится героин.
— Какая нелепость! Какая нелепость! — сокрушенно заметил Гудбоди. — И самое смешное, что вы ничего не сможете доказать.
— Не собираюсь ничего доказывать, — бросил я, — ибо через минуту я вас убью… Ну так вот, у него целая организация, у этого нашего приятеля Катанелли. На него работали все, начиная от шарманщиков и кончая исполнительницами стриптиза. А шантаж, наркотики и угрозы заставляли всех хранить гробовое молчание.
— Работали на него? — де Грааф недоумевал. — Но каким образом?
— Толкачами и распространителями. Какое-то количество героина оставалось здесь же, в Амстердаме, и рассылалось в куклах по лавкам. Девушки Гудбоди покупали кукол в магазинах совершенно легально, ориентируясь по пометкам. А потом куклы переправлялись за границу более мелким поставщикам героина или его потребителям. В Вондель-Парке куклы продавались дешево, их покупали шарманщики — связующее звено между поставщиками и потребителями, дошедшими до такой стадии, что их не пускали в приличные места, если можно назвать приличным грязный кабак вроде клуба «Балинова».
— Но почему же… Почему мы ничего не знали? — воскликнул де Грааф.
— Минутку! Добавлю несколько слов о распределении. Героин еще пересылался в больших упаковках, в библиях — в тех самых, которые наш благочестивый отец бесплатно распространял по всему Амстердаму. Некоторые библии полые внутри. И прелестные молодые существа, которых наш Гудбоди по безграничной доброте своей, присущей христианину, старался перевоспитать и спасти от участи худшей, чем смерть, являлись к нему в церковь с библиями в своих прелестных ручках, некоторые — да простит меня Господь! — кокетливо переодетые в монахинь. Уходили они с другими библиями, которые развозили потом по ночным клубам вместе с проклятым зельем. Остальная часть его — основная часть — отправлялась в Кастель Линден… Ну как, преподобный отец, я ничего не упустил?