Сувениры Тьмы
Шрифт:
— Кто же может меня ненавидеть? — несмотря на свое тяжелое положение, Глеб рассмеялся, поскольку был искренне удивлен. — Не припомню, чтобы я причинял кому-нибудь зло.
— И это была одна из твоих главных ошибок, — торжественно провозгласил элементер. — Будь ты законченным мудаком, на тебя вряд ли обратили бы столь пристальное внимание. Но ты у нас мало того, что везунчик, так еще и добренький, мля! И невдомек тебе, тупице, что завистники твои эту доброту за издевательство принимают. Знай, Глебушка, не одни уста в спину тебе проклятия шептали. И нашептали в конце концов — вуаля, вот он, я!
— И много их? — спросил Глеб, пристально глядя на Гниздру. — Завистников этих — сколько?
— Порядочно, — осклабился монстр. — Почти все, кого ты знаешь. Неужели никогда не замечал?
— Да нет, — признался Юрасов. — Как-то не интересуюсь такими гадостями.
— Еще одна ошибка, милый. Надо хоть иногда присматриваться к людям. Тебе ведь до них может не быть никакого дела, а им до тебя — все равно будет. А результат — вот он, — Гниздра топнул трехпалой лапой по полу камеры. — Хех, это ж сколько надо иметь фантазии, чтобы такое тебе пожелать?
Юрасов насторожился. Случайно или осознанно — но Гниздра, кажется, упомянул о конкретном человеке, по чьей вине он здесь и оказался…
— Ишь, растопался, — жестко произнес Глеб. — Слушай, гад, еще раз назовешь меня "милым", так я тоже топну. Ты уже знаешь, что у меня это куда круче получается. Лучше говно жрать, чем для такого, как ты, "милым" быть.
— Вот-вот, это ты верно сказал, — захихикал Гниздра. — Говно жрать, именно так. Этим тебе тоже вскоре предстоит заняться.
— Что, мне и этого пожелали? — делано удивился Глеб.
— Ну а как же! Я ведь и говорю — дивное воображение у человека!
— А что за человек? Имя не подскажешь? Адресок не подкинешь?
— Ишь, чего захотел! — ухмылка элементера казалась сейчас даже более мерзкой, нежели он сам. — Все эти долгие годы, лежа под нарами, ты будешь оплакивать свою несчастную "петушиную" судьбу, но еще большие страдания будет причинять тебе кошмарная неизвестность. Вряд ли ты сумеешь узнать его имя, даже когда выйдешь на свободу. Хотя, какая свобода? Ты ведь настоящий мужчина, Глеб. И, как подобает настоящему мужчине, ты, не вынеся позора, покончишь с собой сразу после изнасилования. Вскроешь вены, повесишься, или, хех, утопишься в параше.
— Ты меня достал со своими "петухами", — отмахнулся Глеб. — Не хочешь говорить — не надо. Я все равно выберусь отсюда, вычислю его и уничтожу. А после — уж поверь мне — найду способ расправиться и с тобой. Ты же ведь не бессмертен, хоть и тщился сейчас доказать обратное.
— Это ты, опять же, верно сказал, — тряхнул крысиной башкой Гниздра. — Только вот, выбраться отсюда у тебя все равно не выйдет. А знаешь, почему? Я не просто убил твою женушку твоими же собственными руками. Я снял все происходящее на видеокамеру и записал на диск, который потом сунул в коробку от "Колыбели кошмаров" и отнес в прокат. Не думал, конечно, что следующий клиент найдется так быстро — жанр, все-таки, специфический. Вот так-то, Глеб — ты очень любил смотреть страшные фильмы, словно тебе в жизни ужасов не хватало. Что ж, теперь они в твоей жизни есть. И — уж поверь мне, — добавил элементер, ехидно передразнивая интонацию самого Юрасова, — все это — еще только начало.
Сохранять спокойствие было невероятно трудно. Сердце Глеба готово было выпрыгнуть из груди, в висках ухали удары парового молота, к горлу подступил ком. Юрасов был готов прямо сейчас разбить себе голову об стену камеры. Богомерзкая тварь действительно не оставила ему никаких шансов. Во всяком случае, традиционными способами возникшую проблему решить не выйдет.
Но призрачный огонек надежды все же маячил на горизонте. Один-единственный, слабый, нечеткий — однако он все-таки был…
"Он не догадывается о том, что я знаю больше, чем может показаться", — понял Глеб. То, что он достаточно спокойно воспринял появление уродливой твари, было следствием давней случайной встречи и последующих изысканий, толчком к которым она послужила…
Это произошло десять лет назад, когда Глеб Юрасов еще не был преуспевающим бизнесменом. Он только начинал заниматься коммерцией, но уже избрал основным направлением своей деятельности торговлю компьютерами. Тогда, в середине "эпохи Ельцина", самые прогрессивные силы страны концентрировались в Санкт-Петербурге. Это касалось абсолютно всего — как музыки, кино и театра, так и столь "неживой" отрасли, какой является сборка компьютеров. Лучшие специалисты по созданию "персоналок" из подручных деталей проживали в северной столице, и именно к ним Юрасов регулярно ездил за очередной партией товара на подаренном отцом стареньком "Москвиче".
В одну из таких поездок — уже возвращаясь в Подрайск — он подобрал попутчика, назвавшегося Платоном. Тот эпизод изменил жизнь Юрасова весьма существенным образом…
Сперва он проехал мимо, оставив длинноволосого парня в черном плаще позади. Но уже через минуту притормозил, съехал на обочину и дал задний ход. Поздняя осень на Валдае — не самое лучшее время для того, чтоб торчать у дороги в ожидании доброго человека, который согласится тебя подвезти.
— Привет, — патлатый плюхнулся на пассажирское сидение рядом с Юрасовым и протянул ему руку. — Меня Платон зовут.
— Глеб, — Юрасов отметил, что попутчик даже не спросил, куда он направляется. — Тебе что, все равно, куда ехать?
— По большому счету — да, — усмехнулся Платон. — А сейчас мне в Москву надо.
— Значит, по пути, — сказал Глеб, надавив на газ. — Точнее — почти по пути. Я километров за сорок от златоглавой сворачиваю.
— Не страшно, — махнул рукой Платон. — Бешеной собаке семь верст не крюк. Да и мир не без добрых людей.
Новый знакомый — на вид ровесник Юрасова — явно принадлежал к плеяде разнообразных неформалов, которым после падения коммунистического режима стало дышаться куда вольготнее. Длинные черные волосы — судя по отросшим корням — крашеные, черный кожаный плащ и две серебряных сережки в левом ухе просто не позволяли отнести Платона к какой-либо иной категории граждан. В общем-то, достаточно приятная в общении публика. Вплоть до тех пор, пока их не соберется поблизости больше трех-четырех.
Лицо попутчика "украшали" несколько свежих ссадин. Тоже, в принципе, довольно характерный атрибут путешествующих автостопом людей с такой наружностью. Если Платон недавно побывал в одной из ближайших деревень — например, захотел купить продукты и выпивку — у местных мог возникнуть к нему вопрос относительно сексуальной ориентации. Для быдла ведь любой мужчина с длинными волосами или с серьгой в ухе — гомосексуалист. А уж если и то и другое присутствует, тогда, наверное, и спрашивать не будут.