Свадьбы не будет. Ну и не надо!
Шрифт:
Ей даже стало обидно от мысли, что никто не оценит ее желание избавить окружающих от мук по уходу за бывшей блестящей журналисткой, которая к концу жизни наверняка превратится в редкую стерву. «Буду старая ведьма, – сказала себе Беата. – Не божий одуванчик, ни в коем случае. Баба Яга». Когда каждый день видишь старость в разных проявлениях, невольно примеряешь ее на себя.
Из-за двойной нормы Беата не успела выгулять Ивана Федоровича. Старый партизан лишь перехватил ее в коридоре и с многозначительным видом пожал руку. Беате стало смешно.
На следующий день после их похода в ресторан он
– Как самочувствие, Иван Федорович? – спросила Беата.
– Отлично.
Он и правда выглядел лучше, чем можно было ожидать.
– Это... В общем... Ну, ты не думай, что я спьяну. Я все помню.
– Ну конечно. Я и не думаю.
– Я тебе сделал предложение. В здравом уме и это, как его... в твердой памяти. Я не отказываюсь.
– Ну и хорошо.
Ведро оттягивало Беате руку, но если его поставить на пол, то дедушка воспримет это как приглашение к долгой беседе.
– Ты не ответила. Не отвечай, подумай. Ты молодая. А я... Мое предложение остается в силе. И пойми, что я... всерьез!
– Спасибо, Иван Федорович! – от души сказала Беата. Она хлопнула на пол ведро – черт с ним! – и поцеловала старика в щеку, разведя в стороны руки в резиновых перчатках.
«Я поцеловала его не из жалости, честное слово. Я его поцеловала за ту бедную девушку-уборщицу, которой он сделал это глупое предложение. В твердой памяти, с ума сойти! И всерьез!..»
С того момента Иван Федорович относился к ней с особой предупредительной нежностью и многозначительно кивал, когда она проходила по коридору.
– Что-то ты устало выглядишь, лапушка, – сказал он ей в тот день, когда Беата заменяла Марью Трофимовну. – Что?.. Они тебя два этажа мыть заставляют? Да я им сейчас покажу! Мою невесту эксплуатировать!
Беата еле уговорила его не ходить скандалить к старшей сестре.
Но несколько дней удвоения коридорно-сортирного ВВП действительно ее доконали. Спина ныла так, что уже никакой массаж ее не спас бы, да и не до массажа ей было. Она стала плохо спать, под глазами появились синие круги, лицо осунулось. Беата в отчаянии прибегла к испытанному «Perfectionist» от Estee Lauder и любимому тональному спрею, но чуда не произошло. Тяжелая работа убивает красоту, думала она, глядя на свою серую физиономию в боковом зеркальце «Ауди». И красоту, и молодость, и любовь... Все убивает.
Зима никак не начиналась, снег выпадал пару раз и тут же боязливо таял, превращаясь в грязную слякоть. Народ и без того пребывал в неизбежной осенней депрессии, а тут еще нивы сжаты, рощи голы – в общем, унылая пора.
Беата ползла на работу в пробках, и ей хотелось хныкать, как маленькой. До сих пор никаких перспективных знакомств в пансионате она не завела. Родственники не особенно баловали стариков посещениями, а уж мужчины репродуктивного возраста появлялись там совсем редко. И на кудрявую уборщицу в изящно приталенном халате они не обращали никакого внимания, стремясь поскорее завершить свой визит вежливости. А это значит, что она еще долго будет таскаться по этажам с тяжелыми ведрами, возиться в грязной воде, дышать запахом унитазов и несвежего белья – и никакого просвета в этом не предвидится. Разве что представить Ивана Федоровича как ту самую достойную партию, за которой ее и послали на задание. Но это будет равносильно отступлению, капитуляции, а отступать Беата Новак не умеет. Она пойдет до конца... даже если это конец ее жизни.
На одну минуту Беата представила себе, что так будет всегда – тряпки, ведра, мрачная осень, – как будто заглянула в глухой колодец. Но ведь люди так и живут, хотя это немыслимо. День за днем однообразная работа, нищета и болезни. Потому девушки и мечтают встретить принца, который увезет их из этого кошмара на белом коне. Хотя бы скупого рыцаря. Но не встречают никого и постепенно теряют надежду, превращаются в баб, которые собираются своими скучными компаниями в обеденный перерыв и усмехаются: «Где уж нам уж выйти замуж...»
Если жизнь такая, то лучше повеситься. Почему не кончают с собой миллионы уборщиц, санитарок, продавщиц – совершенно не понятно. Она, Беата, этого бы не вынесла. Ее держит только то, что она здесь понарошку, временно.
«А это выход!» – вдруг поняла Беата. Когда совсем плохо и просвета не видно, надо помнить, что это временно. Жизнь очень длинная, и в ней столько всего, что и представить себе невозможно, – ни один дамский писатель не сочинит. Каждый день повторяй себе: за углом меня ждет удача! И она тебя обязательно дождется. А в скучных буднях есть свои мелкие радости. Например, забавные тетки, с которыми она пьет чай. И чудный старик Иван Федорович. Она уже давно с ним не гуляла, а это безобразие, надо сегодня выбраться обязательно, пусть даже в темноте, под вечер...
Она опоздала, но влетела на свой этаж окрыленная.
– Здравствуйте, Изабелла Нодаровна! Здравствуйте, Елизавета Петровна!
Она уже знает почти всех старушек и единственная из всего персонала говорит им «вы». Почему-то в доме престарелых с людьми обращаются, как с малышами в детском саду: «Лида, иди сюда. Садись за стол. Бери ложку. Почему ты не ешь? Смотри, какая вкусная каша!» А ведь они еще не выжили из ума, и хамоватые санитарки годятся им во внучки.
– Здравствуйте, Лидия Васильевна!
Старушек, понятно, больше, чем стариков, но старики задают тон. Один из них, Давид Захарович, узнал ее, вспомнил передачу «Лицом к лицу», вот только имя забыл. Тоже бывший фронтовик, контрразведчик, от такого не укроешься. Чуть не расколол Беату.
А старушки ничего не помнят, некоторые каждый раз заново спрашивают:
– А как вас зовут?
Другие одергивают:
– Беата ее зовут, как будто не знаешь. Здравствуй, Беаточка!
Но сейчас старушки только вяло кивают. Видно, и на них давит осенняя депрессия.
Беата сразу отправилась к Ивану Федоровичу в люкс, в конце этажа. Пусть посмотрит на нее еще без халата, раскрасневшуюся от ветра и ходьбы, порадуется, какая у него красивая «невеста». Он всегда радовался, когда она заходила к нему в своей обычной одежде, как будто на свидание.
В люксе было пусто. «Вышел куда-нибудь, – подумала Беата, но у нее почему-то защемило сердце. Что-то не так... Кровать! Она стояла голая, без белья, неприлично темнея полосатым матрасом. И тумбочка – на ней не было ни газет, ни лекарств, ни мандаринов, которые Иван Федорович приносил с обеда и жевал по дольке целый день.