Свадебный круг: Роман. Книга вторая.
Шрифт:
— Тихо, изменщик коварный! Ты ведь слышишь, в такую шальную погоду нельзя доверяться волнам?
Это лукавство, вдруг появившееся в ее глазах и голосе, только прибавило Сереброву решимости.
— Тс-с, — предупредила опять Вера, вскидывая к губам палец. — Сядь!
На этот раз действительно раздались чьи-то шаги на лестнице. Вошел Валерий Карпович с постным обиженным лицом, буркнул что-то не то Вере, не то Сереброву, сел за стол. Потом уж Серебров понял, что Помазок возмутился: «Почему, спрашивается, опять педсовет?»
— Очередной
Сереброву хотелось доказать Помазку, что у них с Верой уже все решено.
— Ну, ладно, я тебе позвоню, и тогда мы обо всем договоримся, — вставая, сказал он. — Проводи меня.
Вера вышла из учительской, красная, возмущенная, чтобы снова повторить Сереброву, что он нахал.
— Правильно, — покорно согласился он и, дождавшись, когда взбежала по лестнице сердитая англичанка Ирина Федоровна, успокоенный спустился на школьное крыльцо.
_ Серебров доехал до Ложкарей, поставил машину у конторы. Когда принялся мыть в корыте сапоги, вдруг сверху, из приемной Маркелова, раздался пронзительный зов Маруси Пахомовой.
— Не баба, а сирена, — хвалил ее Маркелов, — шумнет, так за семнадцать верст слыхать.
У Сереброва даже в ушах зазудело. Стальной вибрирующий прут, а не голос.
— Сколько уж раз Григорий Федорович звонил из Бугрянска, — кричала Маруся. — В больницу его кладут. Вот и теперь вас зовет.
Серебров, не успев домыть сапоги, кинулся в приемную, взял трубку. В голосе Маркелова чувствовалась непривычная мрачность и даже унылость.
— Слушай, Гарольд Станиславович, — пробиваясь сквозь музыку, кричал он. — Меня положили в больницу. Оказывается, предынфарктное состояние. Еле выпросился к телефону. В общем, достукался. Колхоз я оставляю на тебя, давай соглашайся и проводи сев. Весна не тяжелая, сухая, все от техники зависит, а ты ходы-выходы знаешь.
— Не понимаю, — вырвалось у Сереброва. Он и вправду вначале не понял, что такое там городит председатель.
— Меня замещай, — раздельно повторил Маркелов.
Серебров опешил. Он стоял онемело и не знал, что сказать. Вид у него, наверное, был ошалелый.
— Чего стряслось-то? — заглядывая в глаза, мучалась Маруся.
Сереброву показалось, что Маркелов разыгрывает его. Сидит у себя в просторном, расписном тереме и разыгрывает, чтоб назавтра разразиться хохотом.
— Бросьте шутить, Григорий Федорович, — крикнул он.
— Какие к Евгении Марковне шутки? Верно, из больницы звоню. — Завтра привезет Капитон мое распоряжение, а ты бумаги не жди — и за дело. Вон как сушит. Влага уйдет. Запиши: завтра утром привезут недостающие семена, удобрения гранулированные вот-вот поступят. Не прозевай.
Серебров пошевелил в воздухе пальцами, Маруся догадливо подала ему карандаш и бумагу. В паузах, отказываясь от неожиданного заместительства, он записал целый столбец первоочередных дел. Надо же, какая прорва
— Крахмалева, Крахмалева надо! Он ведь всегда вас замещал, — обрадованный тем, что нашел подходящего человека для замены, заорал Серебров.
— Кабы можно было, — гмыкнул Маркелов. — Его на операцию кладут. Да я уж все согласовал, Шитов не возражает.
— Тогда Тимкина, — крикнул Серебров.
Маркелов, считавший самым ценным качеством в специалисте разворотливость, только мрачно ругнулся, упомянув мифическую Евгению Марковну.
— Не до шуток, Гарольд Станиславович, ты же ответственный человек, а не Ваня темный. Берись без всяких разговоров. Я недели через полторы вернусь, и не заметишь, как время пролетит. Ну, все.
Серебров еще долго держал в руке трубку, словно ждал, что вслед за короткими гудками вдруг послышится гулкий смех Маркелова, и тот скажет: ну как? здорово я тебя разыграл? Но трубка издавала отрывистое попискивание. Серебров взъерошил курчавые лохмы, налил воды из графина и приподнял стакан:
— За новоявленного заместителя!
Маруся неодобрительно покосилась на него.
Одно утешало. Впереди была спокойная ночь. Пока никто, кроме Маруси, не знает о его заместительстве, он свободен. Вдруг вызрело непреодолимое радостное и нетерпеливое желание сейчас же рвануться в Ильинское к Вере, но он не успел выбраться из конторы, как примчавшийся из Крутенки шофер подал ему безграмотную и лаконичную записку от Минея Козырева. Долгожданные гранулированные удобрения, те самые, которые они с адским трудом выколачивали с Маркеловым, наконец прибыли.
Сев в «газик», Серебров замотался по Ложкарям, поднимая шоферов. Надо было сделать все аврально, как при Маркелове: выгрузить, привезти, чтобы уже завтра зерно ложилось в землю с гранулами, и, по выражению Маркелова, у каждого зернышка-младен-ца была титька-кормилица. Время не ждет, и тут же Серебров разослал машины за трактористами. Пусть те, кто не занят еще на севе, сделают рейс.
Пришлось принести первую жертву. Вместо Ильинского Серебров повернул «газик» в Крутенку.
ОТ ПЕРВОЙ ТРАВИНКИ
ДО ЖЕЛТОГО ЛИСТА
В жизни Сереброва, пожалуй, еще не бывало таких быстрых, мелькающих, как карусель, дней, когда заботы теснились бесконечной чередой, и, только впадая в провальный недолгий сон, вспоминал он о том, что опять не хватило тех заветных трех часов, которые нужны были, чтобы съездить к Вере. Он торчал в Ложкарях и Крутенке, а в это время в Ильинском Помазок, наверное, плел свои интриги. Серебров стучал на себя кулаком по столу, не давал разрастаться ревности. «Если что-то у нее ко мне сохранилось, то она подождет», — логично рассуждал он, но логика эта была не в состоянии успокоить его.