Свадебный круг: Роман. Книга вторая.
Шрифт:
От бесчисленных забот, споров, многократных на одном дню поездок в Крутенку, ругачки в поле через неделю Серебров осунулся и почернел.
Никчемный он, наверное, был заместитель. Маркелов бы, похохатывая, травил анекдоты, и дело бы шло.
Серебров бегал, а дел не убывало. Видно, беда была в том, что сам брался за то, чем при Маркелове занимались строитель, главный зоотехник или начальники участков. Сказывалось еще и то, что не было главного агронома Федора Прокловича Крахмалена. Этот бы давно объехал все поля и знал, сколько еще сеять, где проклюнулись яровые, а где не взошли и пора их
Вернулся вечером, на крыльце конторы сидит худой, унылый завбазой горюче-смазочных материалов Окишев. «Обрадовал», дизтоплива осталось на одну заправку, а пахоты еще треть. Ругнулся Серебров и засел за телефон, чтоб вымолить в ПМК горючего на перевертку. А с начальника базы ГСМ, как с гуся вода, вины никакой не чувствует. Хорошо, что помог Шитов, пристыдил начальника ПМК за то, что не хочет помочь Сереброву.
Главный зоотехник Саня Тимкин и тот свалил работу на Сереброва. Привел к нему пастухов. Дело денежное, дескать. С удоев пастухам нынче плата не выгодна. Травы тощие. Сидят старик в сандалиях на' босу ногу и худой кадыкастый мужик в вылинявшей майке и тянут резину: конечно, оно бы лучше с удоев получать, да нынче прибавка мала. И кивают на соседние колхозы — везде большой твердый оклад положен. Пришлось накинуть зарплату. Главный бухгалтер Аверьян Силыч даже зазаикался: видано ли! Утопленные в сдобном лице глазки смотрят испуганно.
— Ладно, из моей зарплаты вычтешь, — натужно пошутил Серебров.
Пастухи выморщили добавку, ушли довольные.
Чуть не полез драться Серебров, когда кудрявый застенчивый тракторист Андрюха Долин вдруг объявил, что надумал сыграть свадьбу.
— Пороть бы тебя надо, а не женить, — крикнул он, ожесточенно давя окурок в пепельнице. — Ведь разгар сева.
— Приходите на свадьбу-то, — промямлил Андрюха. — Мамка сказала…
— Тьфу на тебя, смотреть не хочу, — отворачиваясь, огрызнулся Серебров и подумал, что Григорий Федорович заранее бы знал о готовящейся свадьбе и, наверное, сумел бы уговорить Андрюху, чтоб тот повременил. Маркелов бы позвал его с невестой, загодя подарок преподнес и попросил подождать, а вот он не нашел ничего лучшего, как пригрозить:
— Учти, с трактора сниму.
И сорвался в Коробейниках из-за свадьбы на два дня сев, и ругали за это Сереброва в районной газете, будто сам он затеял эту свадьбу, длившуюся целых три дня.
Чувствуя на каждом шагу свою неумелость, Серебров надеялся услышать радостный облегчающий голос Маркелова: посылай Капу, выписывают меня, но Маркелов, позвонив в очередной раз, ругнулся:
— Хотели выписать, да вот появилась какая-то фиброма. Доброкачественная опухоль, говорят, а мне один хрен, не легче от ее качества. Все равно держит. Ну, как ты там, бастенько все идет?
— Вовсе невмоготу, — взмолился Серебров. — Приезжайте.
— Терпи, терпи. Черт знает, откуда эта фиброма привязалась?
Серебров вырвался в Бугрянск, побывал в больнице у Маркелова. Тот лежал в отдельном боксе. Какой-то непривычный в пижаме и тапочках, мрачноватый, шутил меньше. Выпив полстакана коньяку, положил руку на колено Сереброву, вздохнул:
— Вот видишь, сильнее нас болезнь.
Чувствовалось, что опухоль эта тревожит
Серебров, ссылаясь на авторитет отца, начал доназывать, какая пустяковая вещь эта самая фиброма, ее же вырезать, и делу конец. Маркелов верил и не верил. В глазах таились опасение и надейсда.
Пополз по Крутенке и перекинулся в Ложкари сочувственный слушок о том, что у Маркелова вовсе не фиброма, а саркома, что бедняга протянет недолго. Слух этот определенно распускал Огородов. Он навещал Маркелова в больнице.
«Если правда, жалко Маркелова. Все-таки хороший мужик», — думал Серебров. Когда он разнюнился в больнице, как ему тяжело, Маркелов сразу ухватил, в чем промашка.
— Да ты работу-то не с конторы начинай, а с поля, с деревень. Наездишься, все узнаешь, увидишь, потом уж к столу-то. Маруська не забудет, положит перед тобой списочек: тот-то был, этот-то заезжал. Вот и будет все бастенько, не тобой будет случай помыкать, а ты его возьмешь в узду.
И тут была мудрость председательской науки.
Возвращаясь из Крутенки в Ложкари, Серебров вдруг еще раз понял, что стал непроходимым дураком. Что он ждет? Надо давным-давно поехать к Вере и забрать ее к себе. Навсегда! Это решение обрадовало своей простотой и определенностью.
В Ильинское он въезжал в призрачной июньской полутьме. Когда машина пробиралась мимо дома Валерия Карповича, он невольно потушил свет фар. Показалось, что кто-то вышел на крыльцо. Серебров продрался через пахучие кусты бузины к окошку Вериной квартиры и постучал в стекло. В окне возникло белое всполошенное лицо. Вроде не Вера.
— Это я, — сказал он севшим голосом.
Лицо отшатнулось, и Серебров понял, что выглядывала в окно Серафима Петровна. Неужели не позовет? Эх, как он некстати приехал. Он долго ждал на крылечке, пока, наконец, не выскользнула в дверь Вера в накинутом наспех платье. Вытянув вперед руки, чтоб он не прикасался к ней, возмущенно зашептала, что у нее в гостях мать, и пусть Серебров быстрей уезжает, а то ей из-за него одни упреки.
— А я никуда не уеду без тебя и Танюшки, — объявил он. — Я ночую у вас, а утром перевезу вас к себе.
Для него это было окончательно определенным.
— Ты что за меня решаешь? — сердито прошептала Вера и прижалась спиной к дверям, словно он хотел ее насильно от них оторвать. Со сна ей было зябко, она потирала руки и, видимо, с нетерпением ждала, когда Серебров уедет. Он сбросил пиджак, насильно надел ей на плечи. Сам остался в клетчатой безрукавке.
— Но я не могу так больше. Я не могу без вас, — проговорил он, кутая ее. — Ты понимаешь, не могу! Ведь теперь у тебя закончились экзамены. Ведь…
— А ты спросил, хочу ли я? — обжигая его возмущенным взглядом, прошептала она, и ему показалось, что вот-вот ее голос сорвется на плач.
— Но ведь ты меня любишь? Значит, хочешь, чтоб я был с вами. Ну, пойдем со мной, мы хоть в машине поговорим, — просил он, ловя согласие в ее печальных, страдающих глазах. Она отрицательно покачала головой.
— Опять мама не велит? — играя желваками, кинул он, сердясь.
— Потом, — ответила она и вдруг дотронулась рукой до его подбородка. — Ух, еж колючий. Что, тебе и бриться некогда?