Свадебный рэп
Шрифт:
– Чего мы тут разговариваем? Много мы об этом знаем? Я, например, никогда не задумывался, что я там такое излучаю. Кто надо, всегда понимал меня правильно. А ты просто неправильно себя повел.
– В чем? – искренне удивился Саша. – Я только улыбался...
– Вот, – обрадовался Леня подсказке, – ты был слишком радостен, и он неправильно истолковал твои подмигивания и ухмылки.
– Я не подмигивал, – категорично заявил Саша. – Это он подмигивал.
– Ну, знаешь, сучка не захочет, кобель не вскочит, – усмехнулся Леня.
– Я тебе сейчас в морду дам, – совершенно
– Интересный парадокс получается: чтобы признаться, что ты гей, тоже нужно известное мужество, – добивал Леня совершенно растерявшегося друга.
– Открой дверь, падла! – задергал Саша ручку не в ту сторону.
Леня печально смотрел на бьющегося в истерике друга.
– Ты чего, Саш, совсем того? Шутки перестал понимать.
– Нашел чем шутить, дурак, – сказал, остывая, Саша. – А этот, в магазине, точно гей? – спросил он в надежде, что это тоже окажется шуткой.
– Да, этот в магазине – настоящий, и ты ему действительно чем-то понравился. Я – нет, а ты – да. Задумайся, Санек, чтобы в следующий раз не попасть в такую переделку, когда будешь один без меня разным хмырям улыбаться. Здесь их знаешь сколько?
– Сколько? – встревожился Саша.
– До хрена и больше. – Леня явно испытывал облегчение оттого, что ссора с другом, пусть и по ничтожному поводу, не состоялась.
Ведь здесь, в Европе, где Леня жил почти десять лет, с ексуальная ориентация давно уже не является ни оскорблением, ни ругательством, а чаще просто говорит о партийной принадлежности. Например, банкир, с которым он, Леня, пытался заиметь дело, тоже, кажется, из этой... партии. Хотя он понимал и Сашу, для которого обвинение в гомосексуализме было страшнее расстрела, до того, что ему даже изменило обычное чувство юмора: ведь там, где они с Сашей выросли, к частной жизни человека всегда относились подозрительно. Даже просто наличие частной жизни считалось почти неприличным, чем-то вроде прилюдного отправления естественных надобностей.
– Нучто, поедем, хоть город увидишь, – сказал Леня, дружески толкнув пассажира в плечо.
Банка пива, которую в тот момент открывал Саша, выскочила у него из рук и упала на пол кабины, облив его с ног до головы и залив ветровое стекло. Невнятно матерясь, он пытался на ходу достать упавшую банку, из которой, как из огнетушителя, продолжала хлестать пена.
– Ну его, поехали домой, – наконец сказал Саша, вытирая с лица пузырящееся пиво.
Леня посмотрел на него и не смог удержаться от смеха. Саша тоже рассмеялся сквозь пивные слезы.
Восемнадцать с половиной сантиметров
Стоял душный городской вечер. Кондиционер не справлялся с жарой и гонял по квартире влажный жаркий воздух. На диване среди обновок сидел в одних трусах Саша, прихлебывая пиво, смотрел по специальному телеканалу научно-фантастический порнофильм и диктовал Лене, сидевшему у компьютера, характеристику на самого себя для брачного объявления.
Героиню фильма, попавшую на планету дефектных клонов выдающихся землян, без конца насиловали Иваны Грозные, Наполеоны, Гитлеры, Сталины, и это слегка отвлекало Сашу. Стоны и крики страсти, доносившиеся с экрана, мешали и Лене.
– Слушай, выключи эту дребедень, еще насмотришься. Давай диктуй дальше, я хочу, чтобы завтра это было уже в газете. Чего тебе лишний день терять?
– Высокий блондин, – продиктовал Саша и сделал звук телевизора потише.
– Какой же ты блондин? – скептически посмотрел на него Леня.
– А кто же я?
– Ну, скорее шатен.
– А это хуже или лучше? – спросил Саша.
– Один черт, – сказал Леня.
– Тогда пиши «блондин», – упорствовал Саша.
– Саша, не надо лгать женщинам по мелочам.
– Пиши дальше: морально устойчив, образование высшее.
– Саш, это здесь никого не колышет. Ты же не в партию вступаешь. И вообще. Твоя биография в этом брачном объявлении будет выглядеть так: возраст?
– Тридцать пять.
– Вес?
– Восемьдесят.
– Рост?
– Сто восемьдесят семь.
– И рост твоего маленького друга, – показал Леня жестом половой член.
– А это обязательно? – с надеждой спросил Саша. – Разве это имеет значение?
– Должны же мы показать товар лицом, – резонно заметил Леня.
– Ну, пиши «восемнадцать», – уверенно закрыл вопрос Саша.
– Точно восемнадцать? – спросил Леня. – Смотри, тут это дело подсудное. Если это не так, то ты подпадаешь под уголовную статью о мошенничестве, за умышленный обман потребителя. Потом не расплатимся. Придется тебе в Гаагский суд апелляцию подавать как приезжему.
– А разве они такими делами занимаются?
– Они всякими делами занимаются, а такими – с особым интересом.
Леня продолжал заполнять анкеты, взятые ими в газете по дороге домой, а Саша незаметно прихватил треугольник с линейкой, лежавший рядом с компьютером, и вышел в туалет.
Через некоторое время он вернулся оттуда с лицом победителя и, открыто положив треугольник на стол, с удовлетворенным видом закурил.
– Сколько? – спросил Леня, глядя на торжествующего Сашу.
– Восемнадцать с половиной, – с ложной скромностью произнес тот.
– На, проверь, все ли здесь правильно.
Саша напуганный предупреждением Лени об уголовной ответственности за неверные данные о себе в брачном объявлении, придирчиво проверил анкеты.
– Все вроде правильно, – сказал он, – отсылай.
Леня зашел на интернет-сайт газеты брачных объявлений, заполнил бланк, вставил номер своей кредитной карточки, прикрепил вложение с Сашиными данными и отправил послание в Волшебную страну Оз, где встречаются одинокие сердца.
Волшебная страна Оз внешне походила на склад школьных принадлежностей, откуда сборщик минского радиозавода Ли Харви Освальд стрелял в президента Соединенных Штатов Америки Джона Фицджеральда Кеннеди и убил его. Только людей на этом складе не было совсем; все его пространство заполняли компьютеры и полиграфические роботы-автоматы, которым, для того чтобы уничтожить какого-нибудь государственного деятеля, даже и стрелять не нужно: они печатали про него самое страшное, что он мог увидеть в самом кошмарном своем сне, – правду, и это убивало его наповал.