Свалка
Шрифт:
Круто повернувшись, Уоррен вышел из пустого машинного зала, не
дожидаясь других, и решительно зашагал обратно по проложенной в пыли тропе к разбитому шлюзу.
Подле самого шлюза на полу сидел Бриггс. Сидел и неловкими пальцами рисовал в пыли завитушки. Тот самый Бриггс, которого посылали на родной корабль за мотком веревки.
— Бриггс, — резко спросил Уоррен, — что вы здесь делаете?
Бриггс бессмысленно посмотрел на капитана.
— Уходи, — произнес он.
И продолжал рисовать завитушки в пыли.
10
Док
— Его мозг чист, как у годовалого ребенка. Правда, он может говорить, и это единственное, что отличает его от годовалого ребенка. Но словарь очень ограничен, и вообще то, что он бормочет, по большей части ничего не значит.
— А можно обучить его чему-то? — поинтересовался Уоррен.
— Не знаю.
— После вас его осматривал Спенсер. Что сказал Спенсер?
— Сорок сороков всякой всячины, — ответил док.
— А по сути, все, что он сказал, сводится к практически полной потере памяти.
— Что же нам делать?
— Не спускать с него глаз. Следить, чтобы он не причинил себе вреда. Спустя какое-то время можно попробовать повторно обучить его чему-нибудь. А может, он сумеет перенять какие-то навыки от нас. Главное — понять, что же такое с ним приключилось. Не могу пока сказать с уверенностью, связана ли потеря памяти с повреждением мозга. Кажется, мозг сохранен, но без серьезного диагностического обследования что-либо утверждать не берусь. А приборов для такого обследования у нас нет.
— Говорите, мозг не поврежден?
— Ни единой отметины. Сам Бриггс не ранен. Никаких следов физического воздействия. Пострадала только память.
— Амнезия?
— Не совсем так. При амнезии больные находятся в угнетенном состоянии. Их преследует мысль, что они чего-то не помнят. В душе у них полное смятение. А Бриггс не ощущает никакого замешательства. По-своему он даже счастлив.
— Вы позаботитесь о нем, док? За ним же и впрямь нужен глаз да глаз…
Док невнятно фыркнул, поднялся и вышел. Уоррен крикнул ему вслед:
— Если увидите по дороге Лопоухого, скажите, чтобы зашел ко мне.
Док поплелся вниз по трапу. А Уоррен остался сидеть, тупо уставясь в голую стену перед собой.
Сначала Мак со всей своей командой забыл, как запускается двигатель. Это был первый сигнал, что все неладно, но неприятности-то начались гораздо раньше. Команда разведчиков растеряла часть своих знаний и умений почти с момента посадки. Как иначе объяснить, что они ухитрились так напортачить, разбираясь на свалке? При нормальных обстоятельствах они обязательно извлекли бы из частей инопланетного двигателя и аккуратно сложенных припасов какую-нибудь информацию. Впрочем, они даже сделали кое-какие наблюдения, только не сумели обобщить их. А при нормальных обстоятельствах сумма наблюдений непременно привела бы к разгадке.
С трапа донесся звук шагов, но поступь была слишком живой для Лопоухого.
Это оказался Спенсер.
Спенсер плюхнулся на стул без приглашения. И сидел, сжимая и разжимая руки, разглядывая их молчаливо и яростно.
— Ну? — поторопил его Уоррен. — Можете что-то сообщить?
— Бриггс залезал в ту первую башенку, — выговорил Спенсер. — Видимо, вернулся с веревкой и обнаружил, что мы ушли. Тогда он влез наверх, обвязал крышку петлей, а потом слез обратно и стянул ее наземь. Там она и лежит, примерно в футе от башенки, и веревочная петля на ней…
Уоррен понимающе кивнул.
— Да, он мог с этим справиться. Крышка не слишком тяжелая. С ней можно было справиться и в одиночку.
— Там, в башенке, что-то есть.
— Вы туда заглядывали?
— После того, что случилось с Бриггсом? Конечно, нет. Я даже поставил часового с наказом не подпускать никого. Мы не вправе шутить с этой башенкой, пока не разберемся, в чем дело.
— А что там, по-вашему, может быть?
— Не знаю, — ответил Спенсер. — Хоть идея у меня есть. Нам известно, на что эта башенка способна. Способна лишить нас памяти.
— А может, память стирается от страха? — предположил Уоррен. — Допустим, Бриггс чего-то здорово испугался…
Спенсер отрицательно покачал головой.
— Никаких следов испуга. Бриггс совершенно спокоен. Сидит себе радостный, как дитя, и играет с собственными пальцами или бормочет бессмыслицу.
— А что если его лепет даст нам хоть какой-то ключ? Даже если слова сами по себе почти ничего не значат…
— Не получится. Пропала не только память, но и воспоминания о том, что именно эту память стерло.
— Что вы намерены предпринять?
— Постараться проникнуть в башню. Постараться выяснить, что там скрывается. Должен же быть способ забраться туда и выбраться живым и здоровым.
— Слушайте, — заявил Уоррен, — хватит с нас экспериментов.
— У меня есть интуитивная догадка.
— Никогда раньше не слышал от вас ничего подобного. Вы, господа, не полагаетесь на интуитивные догадки. Вы опираетесь на установленные факты.
Спенсер поднял руку и ладонью стер выступивший на лбу пот.
— Не понимаю, Уоррен, что со мной стряслось. Сам знаю, что раньше никогда догадкам не доверял. Но теперь ничего не могу с собой поделать, догадки переполняют меня и занимают место утраченных знаний.
— Так вы соглашаетесь, что знания утрачены?
— Разумеется! Вы были правы насчет свалки. Нам следовало бы справиться с делом много лучше.
— А теперь у вас интуитивная догадка…
— Причем безумная, — сказал Спенсер. — По крайней мере, звучит она совершенно дико. Наша память, утраченные нами знания должны были куда-то деться. А что если нечто, обитающее в башенке, присвоило их? У меня дурацкое чувство, будто утраченное можно вернуть, можно отобрать у похитителя. — Он взглянул на Уоррена с вызовом. — По-вашему, я сошел с ума?