Шрифт:
Глаза у девочки были синие, как августовское небо. Не человеческие какие-то глаза – кукольные. И этими своими синими кукольными глазами она всматривалась в его лицо, запоминала. Она не закрывала их до самого конца. Уже и лицо сделалось лиловым, и дыхание оборвалось, и пальцы перестали цепляться за его одежду, а глаза все глядели, всматривались, запоминали.
– Ну же, – сказал он почти ласково и так же ласково, но неотвратимо еще сильнее сжал тонкую детскую шею. – Ну, закрой глазки, маленькая. Хватит уже…
Она то ли послушалась, то ли наконец кончились силы в ее тщедушном тельце, но перед тем,
Василису Свиридову хватились к вечеру. Не хватились бы и до ночи, если бы не полдник. На полднике младших пересчитывали по головам, как курят. Курятами их называла старшая воспитательница Лизавета Петровна. Она их – курятами, они ее – Лисапетой. Мирославе оба прозвища казались непозволительными, поэтому она при каждом удобном случае одергивала и воспитательницу, и воспитанников. Не помогало. Не помогало потому, что основатель школы Всеволод Мстиславович Горисветов слишком уж лояльно относился и к персоналу, и к воспитанникам.
Особенная школа – особенные правила. Вот так он любил повторять. И ведь не поспоришь! Потому что правила эти написал он сам. Мирослава пыталась помочь, но от ее более чем дельных советов шеф мягко отмахивался. Или не мягко? За тринадцать лет знакомства Мирослава так и не поняла, чего ожидать от него и его единственного отпрыска. Аристократы! Голубая кровь, белая кость! Титул у них, регалии, деньги, какие Мирославе даже не снились. Еще и усадьба эта!
Горисветово! А как же иначе?! Хозяева Горисветовы, а усадьба, стало быть, Горисветово. Я памятник себе воздвиг нерукотворный… Впрочем, очень даже рукотворный и очень даже памятник! Культурное наследие! Под реставрацию усадьбы Всеволод Мстиславович выбил какие-то немыслимые гранты. Реставрацию провели в кратчайшие сроки и, как думалось Мирославе, очень качественно. Там, где нужны дубовые панели, там они и есть дубовые, а не из крашеной сосны. Там, где был наборный паркет, там он наборным и остался. Семь пород дерева, чтобы вы понимали! И розовый мрамор дешманской плиткой не заменили! Все дорого, стильно, аутентичненько!
А потом, когда из Минкульта выжали все по максимуму, пришел черед Минобра и инвесторов. Еще поди реши, кто больше вложил в усадьбу – государство или инвесторы. А все ради чего? Ради школы. Мирослава отступила от французского окна, у которого стояла вот уже минут пятнадцать, поежилась.
Да, школа была не простая, а золотая. Не в том смысле, что для золотой молодежи, хотя и этих зажравшихся говнюков в Горисветово хватало. Школа была для одаренных детей. Мирослава подозревала, что как раз под эту «одаренность» Минобр деньжат и отстегнул. А уж инвесторы – под золотую молодежь.
С идеей этой особенной школы Всеволод Мстиславович носился, как дурень с торбой. Так сказала бы Мирославина бабуля, царствие ей небесное! Бабуля и ум, и язык имела острый. Она бы мигом пристроила этот горисветовский дворец под что-нибудь полезное. Под отель, например! Или под элитный пансионат! Под лечебницу еще можно было бы. Потому что локация уж больно удачная, а места уж больно красивые. Все самое необходимое для дорогого и экологичного отдыха под рукой: и лес, и река, и заливные луга. Опять же цивилизация близко. Деревня всего в двух километрах, а город в двадцати. Вот так бы поступила Мирославина бабуля. Ну, или сама Мирослава, если бы ее спросили. Но ее, разумеется, никто не спрашивал. Ни Всеволод Мстиславович, ни его сын Славик. А все потому, что у Горисветова старшего была идея фикс! То есть, идея фикс была у его прабабки, а он всего лишь подхватил упавшее знамя.
Мирослава обернулась, вперила взгляд в портрет дамы, яркой и даже по нынешним стандартам красоты весьма сексапильной. Портрет висел
Про красоту и ум вдовствующей графини ходили легенды, но замуж она больше не вышла, жизнь вела уединенную и затворническую, а уж смерть ее и вовсе стала тайной за семью печатями. Никто о том, как и когда покинула этот бренный мир Агния Горисветова, не знал или, если даже и знал, то не желал распространяться. По крайней мере, никакой информации об обстоятельствах ее кончины Мирослава так и не нашла. Одни лишь сплетни и глупые домыслы. Впрочем, и искала не так чтобы очень старательно. Все как-то не до того было с этой чертовой школой.
Кстати, о школе! Тогда она называлась по-простому – приютом для одаренных сирот. Разумеется, никакой золотой молодежи! Чистейшей воды альтруизм и подвижничество! Агния собирала перспективных сироток по всей стране, давала пищу и кров, развивала их таланты. Согласно семейной легенде, из сироток выросли весьма незаурядные личности. Ученые, музыканты, врачи. Имелся даже один дипломат. Вот такой удивительной личностью была Агния Горисветова! Настолько удивительной, что слава ее не давала покоя Всеволоду Мстиславовичу. Догоним и перегоним прогрессивную бабульку! Дальше, выше, быстрее! Или как там было в оригинале?..
Мирослава поморщилась, отвернулась от портрета. Тетка на портрете, хоть и была вполне себе секси, но смотрела недобро. Наверное, чуяла, что Мирослава зарится на ее высоковельможную кровиночку. А Мирослава зарилась не на кровиночку, а на вот это вот все!
Она посмотрела на открывающийся с высоты второго этажа пейзаж. Сентябрь выдался на удивление теплым, по-летнему жарким, но скоро осень позолотит макушки старых парковых кленов, а потом они станут багряно-красными, как мантия несравненной Агнии. Лес и овраг еще держатся, сохраняют сочную зелень, но скоро и их коснется дух увядания. Сразу, как только солнце утратит свою прежнюю власть. А пока солнечные лучи подкрашивают рыжим стены Свечной башни. Из этого окна башню не увидеть. Да и не очень-то хочется на нее смотреть! Жуткая постройка, вырывающаяся из общей благостно-пасторальной композиции усадьбы. Ни уму, ни сердцу, как сказала бы Мирославина бабушка. Но Свечную башню построила не Мирославина бабушка, а Горисветовская была в своем праве – блажила, как хотела! И, пожалуй, впервые изменила чувству стиля и вкуса.
Свечная башня носила это странное название по двум причинам. Во-первых, она была похожа на свечу. Огромную черную свечу с виртуозно сымитированными наплывами воска и смотровой площадкой в форме застывшего пламени. Пожалуй, Свечная башня единственная не подверглась никакой переделке. Как стояла сотни лет гигантским черным подсвечником, так и осталась стоять. И механизм, имитирующий пламя свечи, говорят, работал еще лет пятьдесят назад. Сложный какой-то механизм, высокотехнологичный для того времени. Когда он работал, башня превращалась в самую настоящую гигантскую свечу. Этакий циклопический светоч. Вот вам и вторая причина! Спроектировал и построил этого монстра чумовой архитектор Август Берг. Мирослава специально погуглила. Берг и в самом деле был чумовой, как сказали бы воспитанники горисветовской школы. Один только замок посреди озера чего стоил! Готика на окраине провинциального уральского городка Чернокаменска. Поди ж ты, какой затейник!