Свергнуть всякое иго. Повесть о Джоне Лилберне
Шрифт:
Всего в зал заседаний было допущено 120 членов — едва половина наличного состава палаты. Они попробовали было призвать остальных занять свои места, но охрана прогнала посланного сарджента. Тогда они постановили, что не будут ничем заниматься до тех пор, пока им не вернут задержанных, и выделили делегацию для переговоров с генералом Ферфаксом. Но генерал ответил, что он занят и что первым делом очищенного от изменников парламента должно стать обсуждение армейской Ремонстрации. К арестованным в боковые комнаты Вестминстера явился Хью Питерс, но не для того, чтобы читать им проповеди, а для того, чтобы переписать. Их оказалось около сорока.
— По какому праву вы нас задерживаете здесь? — крикнул кто-то
Тот повернулся в дверях и, похлопав по эфесу шпаги, сказал:
— По праву вот этой штуки.
Все же некоторых, в том числе Файнеса, генерал Ферфакс приказал освободить. Остальных к концу дня отвели в таверну на Вестминстерской площади и кое-как разместили на ночлег в верхних комнатах. Палата, смущенная и растерянная, разошлась, так и не приняв в этот день никакого решения.
В поздних сумерках по направлению от Чаринг-кросс к Уайтхоллу в сопровождении небольшой свиты проехал только что вернувшийся с Севера генерал-лейтенант Кромвель. Под светом, падавшим из окон дворца, солдаты охраны узнали его и приветствовали троекратным «ура». От долгой езды под холодным ветром ноги всадников, видимо, так заледенели, что они с трудом смогли выпростать их из стремян и заставить принять на себя груз усталого тела. Эта всеобщая замедленность была так велика, что ни один из них не успел преградить путь человеку в черном плаще, кинувшемуся из уличной темноты к Кромвелю. Тот инстинктивно отшатнулся, но человек остановился в двух шагах, выбросил вперед безоружную руку и крикнул голосом, дрожащим от обиды и злости:
— Поздравляю, генерал! Спектакль, задуманный вами, прошел превосходно. Все статисты и актеры исполнили свои роли с большим подъемом.
Кромвель вгляделся, отстранил вставших между ними офицеров, шагнул вперед:
— Негоже, мистер Файнес, накидываться на старого товарища с несправедливыми обвинениями. Я только что прибыл из Понтефракта и узнал обо всем случившемся уже в городе, полчаса назад.
— Вы не знали о заговоре армии против законной власти? Не знали, что она собирается совершить над парламентом такое насилие, на какое не решался ни один из королей?
— Не знал.
— В жизни своей не поверю.
— Как вам будет угодно. Но уж коль вы заговорили таким тоном, могу сознаться, что я рад случившемуся. Да-да, рад! Многие из вас в палате давно уже не заслуживали ничего, кроме хорошего пинка под зад. И, думаю, дело стоит того, чтобы довести его до конца.
Он положил руку Файнесу на плечо и слегка оттолкнул его от себя. Потом прошел к дверям Уайтхолла.
На следующий день, 7 декабря, полковник Прайд снова стоял на площадке лестницы и держал в руках еще более длинный список. Чистка парламента продолжалась. В результате на скамьях палаты общин осталось около пятидесяти человек, самых рьяных индепендентов, и скорые на прозвища лондонцы быстро прицепили этому поредевшему парламенту кличку «охвостье».
«Множество петиций начало поступать в парламент от разных графств и армейских полков. Все они содержали требования правосудия и наказания тех, кто произвел столь великое кровопролитие в Англии. Перечислялись имена зачинщиков второй гражданской войны — Гамильтона, Голланда, Горинга. Но особенно подчеркивалось, что сам король, главный виновник всех войн и бедствий, обрушившихся на страну, должен быть отдан под суд».
Мэй. «История Долгого парламента»
«Так как известно, что Карл Стюарт, нынешний король Англии, не довольствуясь многочисленными нарушениями прав и свободы народа, совершавшимися его предшественниками, возымел преступное намерение совсем уничтожить старинные законы и вольности страны и вместо них ввести управление произвола и тирании, поднял и поддерживал в стране гражданскую войну против парламента и королевства, вследствие чего наша страна подверглась жестокому опустошению; и так как снисходительность парламента служила для него и для его сообщников лишь поощрением для возбуждения новых смут, восстаний и вторжений, то для предотвращения еще больших зол и для того, чтобы никакой король в будущем не осмеливался преступно и злонамеренно подготовлять порабощение английской нации и надеяться на безнаказанность за такие деяния, парламент постановляет предать вышеназванного Карла Стюарта суду».
Из ордонанса, выпущенного парламентом
«Король был приведен на суд и обвинен в том, что он развязал войну против парламента и английского народа, что обманул общественное доверие и сделался непримиримым врагом государства. Но он отказался признать себя виновным, отрицал правомочность суда и всячески проявлял презрение к нему. Всеми участниками суда была подмечена одна деталь: когда короля обвиняли в крови, пролитой им в сражениях, где он лично присутствовал и командовал, он отвечал на это усмешкой и выражал сожаление, что не вся противная ему партия была перерезана, а только некоторые; и он не побоялся сказать вслух, что из всей крови, пролитой за время распри, его тревожит лишь кровь одного человека, имея в виду графа Страффорда. Судьи, видя его столь решительно устремленным к полному уничтожению своих противников и полагая, что бог покарает их, если они дадут королю уйти от заслуженного наказания и продолжать свои злодейства, приговорили его к смертной казни».
Люси Хатчинсон. «Воспоминания»
«Под охраной полка пехоты король был проведен из Сент-Джеймса в Уайтхолл. Он отказался от обеда, ибо утром принял причастие, но около полудня выпил красного вина и съел немного хлеба. Затем его провели через банкетный зал дворца на эшафот, пристроенный вплотную к окну второго этажа, затянутый черной материей, где посредине уже стояла плаха, а на ней — приготовленный топор. Отряды пеших и конных окружали эшафот со всех сторон, и множество народа пришло посмотреть на казнь.
Король произнес небольшую речь к сопровождавшим его, затем повернулся к палачу и сказал: „Я прочту короткую молитву, затем выброшу руки вперед“. Два человека в капюшонах и в масках исполняли обязанности палачей. „Мои волосы не помешают вам?“ — спросил король. Палач попросил убрать их под шапочку. Затем король снял плащ, опустился перед плахой на колени и после короткой паузы дал условленный знак. Палач отсек ему голову с одного удара. Многие вздыхали и плакали, а некоторые пытались смочить платки в его крови, словно это была кровь святого мученика».
Уайтлок. «Мемуары»
25 февраля, 1649
Лондон, тайная печатня
Пол мастерской был усыпан обрезками бумаги, кусками бечевы, кое-где блестели оброненные литеры. Ритмично поскрипывал винт печатного станка. Часов в шесть вечера хозяин печатни отпустил мастерового, и Лилберн занял его место. Работа помогла ему разогреться, только по ногам все так же тянуло резким холодом. Низкие подвальные окошки и днем-то не давали достаточно света, а теперь и вовсе выглядели черными дырами под потолком. Ниши их были такими глубокими, что занавески приходилось задергивать специальной палкой.