Свет чужого солнца
Шрифт:
— А не красно-синего, — закончил за нее лейтенант.
Белазир мельком глянула на его плечо. Дахар, внимательно наблюдавший за главнокомандующей, уловил легкую неприязнь и вежливую попытку эту неприязнь скрыть. Неприязнь была ему знакома, а вот вежливость встречалась редко, особенно среди воинов Эр-Фроу. Им не нравилось, что первый лейтенант носит на плече двойную спираль. Никто не отваживался роптать открыто, да и случая не было. Дахар, во всяком случае внешне, с безразличием относился к тому, что о нем думают.
— Ты родился в Анле? — переспросила Белазир.
— Нет. Моя мать командовала там легионом.
Командующая не стала задавать вопросов, которые на ее месте интересовали бы любого другого: «Тогда почему такой сильный и опытный легионер, как ты, связался с красно-синими? А правда, что ты вскрываешь тела легионеров, которых не можешь вылечить, а потом сжигаешь их бесславно изуродованные трупы? И ты не гнушаешься черной магии? Неужели жрецы и впрямь пьют человеческую кровь?»
Главнокомандующая не спросила об этом, и уважение Дахара возросло. Она не потребовала объяснений, которые все равно не смогла бы понять, не засыпала наивными вопросами и презрительными насмешками, которые ему приходилось слышать сызмальства: «Конечно, только настоящие бойцы имеют право касаться раненого легионера. Этим не должны заниматься горожане. Но ни один легионер, помогающий больным и раненым, ни один легионер, давший обет облегчать боль, не может сражаться с той же яростью, как тот, кто ее только причиняет. Где-нибудь да и проявится мягкость, расслабляющая доброта — и эта слабость может погубить меня на поле битвы. Я не хочу сражаться под предводительством жрецов-легионеров. Я избегаю их».
Путь от «избегаю» до «презираю» не длиннее, чем первый взмах ножом жреца. И смерть в конце пути.
Ребячество. Боль. Слепота. Слепота охотника, не понимающего, что кридог, отвергнутый собственной стаей, становится намного опаснее.
Преодолеть ее мешало что-то подсознательное, какое-то молчаливое отвращение к человеку, способному хладнокровно копаться ловкими пальцами в растерзанных, беспомощных телах своих товарищей…
Белазир провела рукой по лицу. Морщины под глазами на мгновение разгладились; цветом ее кожа напоминала старую шкуру джонкиля.
— Глупо недооценивать делизийцев, — продолжала главнокомандующая. — Их удел — подлость и предательство, любой из них не задумываясь продаст собственную любовницу, но в сражении они превращаются в демонов, а уж когда появляется возможность грабить и насиловать… В Эр-Фроу среди них особенно много подонков.
«Как и у нас», — подумал Дахар и спросил:
— Ты не ожидаешь открытого нападения?
— Нет. Делизийцы либо нападают сразу, либо таят и копят злобу. У них нет дисциплины. В этом их слабость, но она может обернуться силой, если командир догадается направить их ярость в нужное русло. Калид способен на это. Я слышала от сестры-легионера, которая ходит в одну группу с ним, что у Калида хорошо подвешен язык. При помощи слов можно управлять людьми. Но я не думаю, что они решатся на открытую драку.
— Или на отчетное убийство джелийского легионера.
— Да. Мне кажется, так. Да и едва ли это у них получится.
— Я сегодня спросил геда, какое наказание повлечет убийство.
Белазир отняла руку от подбородка. Ее глаза сузились в щелочки.
— Прежде чем обратиться к геду с этим вопросом, ты должен был спросить разрешения.
— Прошу прощения, командующая. К слову пришлось. Во время обучения Знанию. Он ответил: «Нам пока не до вас».
— Не совсем ясно. — Белазир задумалась.
— Да. Правда, он говорил о магнетизме. Трудно сказать, может, намекал на какие-то тонкости в физических законах и в законах гедов.
Дахар почувствовал, что Белазир не поняла ни слова. Слово «магнетизм» прозвучало здесь, в этой комнате, странно.
— Как ты думаешь, почему они сразу не покарали нас за убийство? Этим они ослабляют дисциплину.
— Мне кажется, они выжидают.
— Ради чего?
— Не знаю. Возможно, хотят посмотреть, как будут развиваться события.
Они ведь признались, что изучают нас.
— И все-таки, что они сделают, когда решат нас наказать?
Дахар помолчал, потом медленно, стараясь сохранить на лице равнодушную мину, обронил:
— Могут изгнать всех из Эр-Фроу.
— Ты действительно так думаешь? — встревожилась Белазир.
— Нет.
— Почему нет?
— Для этого нет серьезных причин.
— Мне кажется, слово «изгнание» здесь не подходит, лейтенант. Эр-Фроу — не Джела.
— Командующая забывает, что я не из Джелы.
— Я ничего не забываю. — Она оценивающе посмотрела на него своими черными глазами. — Мне говорили, что во время обучения ты проявил большой интерес к игрушкам гедов, Дахар.
Вот когда наконец стало ясно, что и Белазир ему не доверяет. Только повод другой. Дахар почувствовал укол разочарования, но постарался скрыть свои чувства и спокойно возразил:
— Это дань вежливости, которую я считаю обязательной по отношению к гедам.
— Да, но отбросим вежливость. Тебя интересуют сами игрушки?
— Да, главнокомандующая.
— Почему? Они достойны внимания?
Искренняя заинтересованность Белазир удивила его.
— Да. Некоторые. Многое из того, что они знают, мы могли бы использовать.
— Я думаю, — проницательно заметила Белазир, — твой интерес не только практического толка. Ты хочешь знать просто потому, что стремишься к знанию.
Дахар ничего не ответил.
— Берегись, лейтенант. В первую очередь ты должен быть предан Джеле, независимо от того, чужеземец ты или нет.
Гнев вспыхнул за мгновение до того, как Дахар осознал, что это полуоскорбление — намеренное. Пробный надрез, чтобы выяснить глубину нарыва, узнать, сохранилась ли преданность Джеле под двойной спиралью на его плече.
— Моя преданность всегда принадлежала Джеле, командующая, — церемонно заявил Дахар.
Она улыбнулась и пальцем смахнула что-то с ресниц.
— Я удовлетворена, лейтенант. Можешь идти.
Дахар вскинул в салюте оба кулака.
Сестра-легионер все еще ждала в коридоре. Она почтительно отсалютовала лейтенанту, но он заметил, как напряглись уголки ее губ, заметил взгляд, брошенный украдкой на его эмблему.
Выйдя из зала, лейтенант скользнул в темноту, чтобы еще раз проверить посты. Убедившись, что все в порядке, он не сразу отправился в зал братьев-легионеров. Спать не хотелось. Он в сомнении остановился на дорожке; из темноты доносились запахи колючего кустарника и серебристых колокольчиков. И тут он почувствовал странное волнение.