Свет глубоких недр
Шрифт:
— Логинцева Елена Петровна.
— Елена Петровна, — повторил он. Лельке выделили лабораторный стол, посуду, спектрофотометр.
На второй день появился Эдуард Шпак. Щеголеватый, модный, старательно причесаны рыжеватые вихры.
Лелька со своего места видела, как разговаривал он с профессором. Анатолий Иванович побагровел. Эдик глаз не поднимал.
Потом встал и направился к Лельке.
— Ну, как ты тут? Нравится?
И как это ни странно, но Лельке стало очень жаль его. Он без цели вертел в руках
— Старик хороший… Щедрый… Всю душу отдает.
Эдик работал в комнате рядом.
Но встречаться было некогда. Лелька не знала еще таких заполненных до отказа дней.
Вечером в сквере перед домом ее всегда ждал Вадим. Она отрицательно качала головой.
— И сегодня не могу. Не до катка! Я должна еще столько прочитать!
Он уходил, так и не поднявшись к ним в квартиру… Большой и неловкий… Уходил с грустью, немного виновато улыбался.
— Прости, что побеспокоил.
И не добавлял: мне тяжело без тебя. А потом и у него стало мало времени: начал учиться управлять лодками, предназначенными для экспедиции.
Леля не уверена, что профессор Воронин доволен ее работой. Ни слова одобрения и все новые и новые задания. Леля работала очень быстро и точно. Конечно, сказались многие часы, проведенные в лаборатории отца.
Старик однажды спросил:
— Где вы проходили практику по химии?
Она справедливо оценила это как высочайшую похвалу и гордо улыбнулась.
— У папы в лаборатории.
— Вы дочь…
Он замялся.
— Ирины?..
И не добавил отчества.
— Вы знаете маму?!!
Он не ответил.
А потом Леля часто ловила его взгляд, не внимательный, не изучающий, а скорее полный страдания.
Вечером Леля спросила у мамы:
— Ты знаешь Анатолия Ивановича?
Ирина Ивановна отодвинула рукопись, заложила карандашом место, где читала.
— Да, Лена, знаю…
И Лельке показалось, что это сказано с грустью…
— Помнишь Елену Воронину?
Вспоминать не надо. Подвиги героев Леля не забывает. Тем более героиня — школьная подруга мамы.
— Она дочь профессора… Я его никогда не видела. В шестом классе Лена приехала к нам, уже после того, как Анатолия Ивановича арестовали.
— Она одна у него?
— Был сын…
— Тоже погиб?..
Ирина Ивановна не ответила. Она не стала рассказывать дочери, что старший сын Анатолия Ивановича, тогда многообещающий аспирант, публично заявил: «Враг народа мне не отец».
А сейчас работает где-то доцентом.
Ирина Ивановна достала дочери фотографии, старые вырезки газет. Ира и Лена на новогоднем маскараде, Лена и Ира варят уху у костра. Линейка в пионерском лагере, и Лена поднимает флаг…
И наконец слова из камеры смертников:
«Дорогой мой папа, дорогая мамочка! Пусть для вас будет утешением, что
Девятнадцатилетнюю Елену Воронину немцы повесили на рассвете.
На старом газетном снимке — поздний зимний рассвет. Деревушка в сугробах. Наспех сколоченная виселица. Скорбные и суровые лица белорусских женщин…
6
Лелька входила в лабораторию Воронина, как в храм. И часто украдкой смотрела на Старика. Он одиноко возвышался в углу, громоздкий и мрачноватый. Почти не говорил, ни во что не вмешивался.
Но на всем лежал отпечаток его мысли. Он незримо присутствовал везде. Даже дома Леля его чувствовала.
Как-то Старик, будучи явно в хорошем расположений духа, подошел к ней и впервые заговорил о светящихся гротах Уйсучана, о необычных повадках кремниевой кислоты.
И вдруг набросился на Лельку:
— Почему вы не захотели институт кончать?
И, не дав возможности ответить, продолжал:
— Молодость! Молодость! И я в девятнадцать лет — только и знал, что футбол… Старый голкипер. Улыбаетесь… Не верите?
Нельзя было не улыбнуться, представив себе в воротах могучую и несуразную фигуру Воронина.
Такой голкипер наверняка запросто доставал рукой штангу.
— Все забросил… Азарт! Упорство!
И задумался.
— А может быть, это и есть главное…
Улыбнулся Лельке.
— А у вас есть это самое: и азарт и упрямство.
И чуть подмигнул, заменив слово «упорство».
В этот день Лелька возвращалась с работы вместе с Эдиком.
Ей всегда с ним легко. Что хочешь — то и болтай, что вздумается — то и делай. Но сегодня чувствовалась какая-то неловкость.
Весна… Весна растопила дорожки. Здания серые, влажные от испарений… Почерневшие ветви деревьев. Звуки дрожат, звуки особенно долго висят в воздухе.
Лелька устала. Она очень уставала в лаборатории. Конечно, действовал воздух всегда с примесью аммиака, с удушающими испарениями кислот. Прогулка необходима, прогулка возвращает бодрость.
Но Эдик нервничал. Курил одну папиросу за другой и метко бросал окурки в урну.
— Иногда чувствуешь себя последним подлецом. Особенно рядом со Стариком. И пожалуй…
Он мельком взглянул на нее.
— …рядом с тобой…
И опять смотрел себе под ноги, в талый снег на асфальте.
— С тобой можно быть самим собою. Ты легкий человек. А я…
Он горько улыбнулся.
— …Только хочу казаться легким…
Бросил потухший окурок за штакетник.
— Тебе повезло. Ты в отца. А Петр Петрович всегда знает, чего хочет. А мой папан…
Теперь Эдик улыбался иронически.
— …сбитый с толку праведный коммунист. Верил в Сталина, как в бога. А теперь…