Свет маяка (Сборник)

Паустовский Константин Георгиевич

Спускали «Смелого» ночью. Подвели под корпус два стропа — две обшитых брезентом петли из стального троса — и краном подняли с платформы в ослепительную высоту.

Васька дрожал от волнения. Стропы могли лопнуть или соскользнуть.

— Краску, черти, портят, — бормотал он, чтобы успокоиться; но истребитель, блеснув лаковым бортом, развернулся и сел вниз в черную воду. Сразу же к стенке подкатили четыре бочки горючего: спирт с бензолом и керосином.

— Плохо, комиссар, без бензина, — сказал голос Дудакова.

— Баку

теперь наш. Бензин будет, — ответил комиссар, и Васька узнал: это был Дымов. Узнал и похолодел — вышибет. Вышибет, как раз когда начиналась настоящая служба.

Васька хотел спрятаться в тень, но не успел. Дымов вышел прямо на него:

— Ты здесь что?

— Сигнальщик на «Смелом», — твердо ответил Васька. Он стоял прямо и в упор смотрел на Дымова. Глаза опускать не годилось.

— Так, — сказал Дымов и задумался. Васька терпел долго. Потом на шаг отступил и с отчаяния сплюнул, как всегда, когда бывал доведен до крайности.

Дымов обернулся к Дудакову:

— Говоришь, пойдет на этой-то смеси? — и толкнул бочку ногой.

Васька вздохнул полной грудью: Дымов оставил. Пронесло… Подошел к краю стенки и спрыгнул вниз на палубу «Смелого». Она чуть ходила под ногами, и это ощущение было великолепно. Она стала живой.

Принимали горючее и прибирались до шести утра. За это время были спущены «Зоркий», «Жуткий», «Прочный» и «Счастливый» — все истребители дивизиона, все, как один, серые и плоские. В шесть часов Дудаков и Дымов пришли на «Смелый». Дудаков прямо прошел в рубку.

Отзвенел машинный телеграф, и сразу взревели два мотора. «Смелый» затрясся и как-то затих, только слегка вздрагивал и толкал. Оглянувшись, Васька остолбенел: стенка быстро оседала назад.

— Лево, — скомандовал Дудаков. — Одерживай… Так держать. — И истребитель проскочил в ворота.

— Вот черт, — опомнился Васька.

Загудел третий мотор, затряс палубу и тоже затих, включившись на передний ход. За кормой поднялась стена пены, а нос одним рывком выскочил из воды. Теперь казалось, что весь корпус пробует выскользнуть из-под ног. Чувствовалось, как он тянет вперед.

— Около двадцати, — сказал Дудаков. Расправил бороду и добавил: — Поднимем еще сколько-нибудь.

— Хорош, — ответил вцепившийся в рубку Дымов.

Они стояли нагнувшись вперед, грудью в ветер, а мимо них по обоим бортам летела вогнутая блестящая вода. Справа промелькнул красный треугольный бакен. Промелькнул и зарылся в налетевшей на него пене.

— Курс чистый вест, — приказал Дудаков, и «Смелый» круто свернул.

На повороте Васька чуть не вылетел за борт, а на новом курсе вдруг начало бить. Короткий удар, с носа ливень брызг, прыжок — и снова удар. «Смелый» пошел против волны.

— Хорош! — громче, чем в первый раз, сказал Дымов. Даже он опьянел от ветра и быстроты.

— Неплох, — ответил Дудаков. — Ситников, не катайся на курсе!

Из

машинного люка вдруг высунулась голова Суноплева, взъерошенная и лоснящаяся. Он подмигнул и захохотал:

— Даешь! — И сразу исчез.

Корпус дрожал все сильнее, вода и пена по бортам смешивались в сплошную ленту, ветер гудел полной мощью трех моторов по полтораста сил.

— Все двадцать пять, — сказал Дудаков, но в голосе его было удивление и почти тревога.

Внезапно зазвонил машинный телеграф. Какого черта он звонит, когда с рубки его никто не трогал? Указатели два раза прокатились по всему циферблату и стали на «самый полный». Потом из переговорной трубы кто-то закричал петухом.

Дымов посерел, а Дудаков склонил голову, точно прислушиваясь. Даже Васька начал понимать, что творится неладное. Обеими руками стиснул поручень и от неожиданного испуга закрыл глаза.

Дудаков шагнул к телеграфу. Схватился за ручки и поставил их на «стоп», но телеграф ответил: «Самый полный вперед». Снова Дудаков приказал стопорить, и снова взбесившийся телеграф отказался. «Смелый» уже не дрожал, а прыгал. Он ревел, рвался вперед, подбрасывал и бил.

Комиссар Дымов, шатаясь, добрался до машинного люка. Распахнул его, повернулся и, пятясь, сполз вниз. Почти сразу же моторы стали. «Смелый» грудью ударил в волну, в последний раз вздрогнул и остановился.

Море лежало ровное, почти без зыби, и это было неожиданностью. Еще большей неожиданностью была тишина. Она давила на уши и угнетала.

— Дела! — вздохнул Ситников. Бросил штурвал и распрямил затекшие пальцы. — Невиданные дела!

Из машинного люка показалась голова Дымова. Он вылез так же не спеша, как влезал. За ним выскочил мокрый и красный Суноплев.

— Товарищ начальник, — заговорил Дымов. — По возвращении в порт машинную команду в ревтрибунал. Перепились!

— Да что ты! — вскрикнул Суноплев. Он с трудом держался на ногах, но от страха трезвел. — Разве ж это можно? Я же коммунист!

— Все равно. — Дымов поднял руку и щелкнул пальцами. — Вот что дадут. Товарищ начальник, домой не пора ли?

— Стой ты! — закричал Суноплев, бледнея. — Я ж тебе говорю: никто не пил! Это от моторов. Мы ведь пробные краники открывали…

— Хватит, — отрезал Дымов. — После поговоришь. Ступай в моторы.

Но Суноплев остановиться не мог:

— Да ты пойми — это ж пробные краники. Из них ведь газом бьет. И от мотора, от всего… ты пойми… — и, захлебнувшись, замолк.

— Петуховина! — вдруг сказал Дудаков и, подумав, добавил: — Комиссар, проверить надо. Ситников, ходи отсюда до входного бакена и назад.

С начальником и комиссаром дивизиона в машинном помещении «Смелый» на среднем ходу описал две широких петли. Когда во второй раз подходили к бакену, Дудаков вылез из машинного люка. Вылез и помог подняться Дымову.