Свет мира
Шрифт:
На следующую ночь она пришла к нему в каюту и осталась у него до утра. Утром она сказала:
— Я рада, что покину тебя сегодня. Если бы мы дольше были вместе, мне было бы труднее расстаться с тобой.
— Можно, я буду думать о тебе? — спросил он.
— Да, — ответила она.
— Всегда? — спросил он.
— Только не ночью, — попросила она. — А когда светит солнце. Думай обо мне, когда светит солнце.
В то же утро пароход бросил якорь в пустынном заливе возле маленького торгового местечка, и с берега к пароходу поплыла лодка. В лодке сидел высокий, почтенного вида мужчина, с седыми усами, в черном пальто и с тростью с серебряным набалдашником. Он проворно поднялся на борт, обнял свою племянницу, взял ее чемодан и помог ей спуститься в лодку. Она сидела рядом с ним на корме серьезная и
Когда она уехала, скальд обнаружил, что она забыла у него свое зеркальце. Это было маленькое круглое зеркальце, какие обычно носят в кармане или в сумке. Оно стоило всего несколько эйриров, но зато в нем отражался самый прекрасный облик, какой только смертный человек мог видеть в своей жизни. Об этом скальд писал целый день.
Вот зеркало, в нем твой прекрасный лик, Прекраснейший из обликов земных, А может быть, и обликов иных, О звездный взгляд, о чистоты родник, Вот зеркало, в нем твой прекрасный лик. В том зеркале есть Всё и есть Одно: Одно — к чему стремился я, больной, А Всё — тут и блаженство и покой — Всё, что в придачу к Одному дано. В том зеркале есть Всё и есть Одно. В том зеркале живет чудесный сон, В нем глаз твоих невинных глубина, Прозрачность в нем и тайная страна, В которой скальд бессмертным наречен; В том зеркале живет чудесный сон. И это зеркало забыла ты, Богатство на ладони бедняка, И жизнь полна, и нежность глубока, У сердца спрятан образ красоты… И это зеркало забыла ты.Глава двадцать третья
Оулавюр Каурасон всегда был сдержанным человеком и не вмешивался в чужие дела. Случалось, что и к своим собственным делам он относился как посторонний. Вернувшись домой из столицы, он редко сидел дома в Малом Бервике. По целым дням его вообще не было видно, он скрывался в ложбинах и ущельях, на плоскогорье или бродил около ледника. Если с ним заговаривали, он отвечал невнятно, он жил среди людей, но они больше не понимали его. Прибыл новый учитель. В приходском совете обсуждали, может ли Оулавюр Каурасон лечить собак, но Тоурдур из Хордна наотрез отказался доверить ему свою собаку, ибо скальд так и не сочинил стихотворение о его теще. Тоурдур сказал, что никакой он не скальд, а просто убогий малый, и единственное, на что он годен, это помогать учителю обучать новичков христианству и арифметике. Пастор сказал, что самым большим несчастьем, какое свалилось на их приход, было то, что они отправили этого парня в столицу, потому что он, побывав в руках властей, так изменился, что теперь не годен ни обучать христианству, ни лечить собак.
Случалось, скальд отправлялся еще до рассвета через Кальдурское плоскогорье в Кальдсвик. Когда поинтересовались, что он там делает, оказалось, что он отправляет по почте письма. Выяснили также, что все его письма адресованы одному и тому же лицу, на конвертах было обозначено женское имя, адресат жил в пасторской усадьбе в дальней округе. Даже осенью, в самую ненадежную погоду, скальд иногда выходил на дорогу встречать почтальона. Говорили, что однажды он получил письмо.
В начале зимы стало известно, что скальд Реймар Вагнссон всю зиму будет работать почтальоном в другой округе. Узнав об этой новости, Оулавюр Каурасон тут же отправился в город. Он нашел своего бывшего провожатого и собрата по ремеслу в кальдсвикской лавке, где тот с несколькими покупателями, стоявшими возле прилавка, обсуждал тонкости поэзии и практическую жизненную философию. Реймар сердечно приветствовал своего друга и предложил ему прогуляться, они не встречались с позапрошлого года,
— Благодарю тебя за то, что ты отвязал меня тогда от лошади, — сказал скальд.
— Не стоит говорить о таких пустяках, — сказал скальд Реймар. — Будем надеяться, что ни с кем не случится такого несчастья, чтобы он был не в состоянии даже отвязать приятеля. А теперь расскажи мне о себе что-нибудь интересное.
— Обо мне можно сказать только одно, хотя многие считают, что об этом и вообще говорить не стоит, — сказал Оулавюр Каурасон с той отсутствующей улыбкой, которая понемногу вошла у него в привычку. — А как ты считаешь, я не знаю. Но все-таки ты скальд и поэтому должен понять меня. Я видел Красоту.
Скальд Реймар захохотал и проговорил:
— Ну, парень! Ты просто меня убил!
— И произошло чудо, — продолжал Льоусвикинг, — в тот день, когда я увидел Красоту, я понял, что такое бессмертие.
— Вот черт побери, старина, — сказал скальд Реймар, почесал в затылке и уголком глаза взглянул на своего друга.
— Если человек видел Красоту, все остальное перестает существовать, — сказал Льоусвикинг.
— Да, внутренний огонь жжет сильней всего, — сказал скальд Реймар. — Это женщина?
— Я долго верил, что Красота— это лишь сон скальда. Я верил, что Красота и человеческая жизнь — это двое любящих, которые никогда не смогут встретиться. Пока так думаешь, все сравнительно просто. Можно вынести любое обращение, любую тюремную камеру, темнота и холод не принесут тебе никакого вреда: ведь Красоты все равно нет на земле. Но однажды летним вечером в белом тумане На берегу журчащей реки, при свете молодого месяца, ты встретишь чудо, которое не имеет ничего общего ни с материей, ни с духами, хотя оно и является в человеческом облике, и все слова умирают: отныне ты чужой на земле.
В первый раз скальд Реймар своим глубоким проницательным взглядом серьезно посмотрел на друга: он вез этого скальда, страдавшего тридцатью болезнями, на носилках через горы, он вез его как преступника, привязанного к хвосту лошади, из одного города в другой, и вот сейчас он заметил, что с этим человеком не все обстоит благополучно.
— Послушай, дружище, ты должен получить эту женщину, и чем раньше, тем лучше, а не то тебе будет плохо, — сказал он.
Оулавюр Каурасон сунул руку в карман, вытащил блокнот, а из него маленькое письмо, написанное красивым, хотя и не очень уверенным почерком, но писала она без ошибок. «Льоусвикинг, — стояло в письме, — спасибо за стихи, которые ты мне прислал. Я спрятала их в укромном местечке. Но не пиши слишком часто, а то тете и дяде трудно это понять. Прости, что я пишу так коротко. Я неважно себя чувствую. Единственное, что я хочу тебе сказать, это что я часто думаю о тебе. Ты сказал однажды, что я равнодушная. Это неправда. Забери свои слова назад. Бера».
— Бывают письма и погорячее, — сказал скальд Реймар, пробежав глазами письмо; да, совершенно верно, нынешней зимой он будет ездить мимо этой пасторской усадьбы, вскоре он отправляется в ту округу, будет работать там почтальоном, очевидно, и в будущем тоже, весной он вернется сюда ненадолго, чтобы забрать семью. Оулавюр Каурасон попросил скальда Реймара взять письмо и несколько стихотворений и в случае, если ей почему-либо нельзя будет написать ему, быть его доверенным и посредником.
Пришла зима, и скальд Реймар заступил на новую должность в дальней округе. Оулавюр Каурасон еще несколько раз побывал в Кальдсвике, но писем больше не получал. С каждым днем он становился все более подавленным, все более молчаливым, а потом и вовсе перестал разговаривать, он не вставал с постели и только отворачивался к стене, когда к нему обращались. Он изменил этой привычке лишь в Новый год, когда староста пришел проведать его от имени прихода.
— У меня есть одно странное подозрение, и основано оно на снах, — сказал скальд.
— А что ты подозреваешь? — спросил староста.
— Что Красоте угрожают плохие поэты.
— Вряд ли эти поэты хуже тебя, — заметил староста.
— Меня мучит страх, что один знакомый поэт убил Красоту, — сказал скальд.
— Помоги, Боже, бедному приходу, у которого на шее висит такая обуза, — сказал староста. — Ведь парень может прожить еще лет тридцать — сорок.
Для общества настали тяжелые времена.