Свет озера
Шрифт:
— Да вы же сами видите. Пусть это и так, но не можем же мы поселиться в промозглом погребе.
Кузнец толкнул дверь, ведущую во вторую половину дома, и, осмотрев ее, объявил:
— Там, во всяком случае, хоть солома есть. Даже сгнить успела, потому что солому эту беспрерывно дождем поливало, крыша ведь там дырявая, что твое сито.
— И впрямь, дядюшка Роша, славное у нас жилье.
Все кругом обветшало, все было грязное, сырое, липкое на ощупь, но, как ни странно, им почему-то хотелось смеяться.
— Завтра, —
Тем временем Бенуат подошла к очагу и заявила:
— Если ночевать здесь нельзя, то, во всяком случае, можно еду сварить.
— Верно, верно, тетя, — подхватила Ортанс. — Давайте сразу же сварим пшеничную похлебку.
— И еще надо бы разузнать, есть ли здесь хорошая печь. Тогда и хлеба напечем.
Повозки поставили на лужок рядком, потом протерли лошадей соломенными жгутами и только тогда распрягли. Пьер обнаружил в сарае сено и принес несколько охапок.
— О лошадях тоже позаботиться надо, — пояснил он. — Если мы будем камни бить, может, нам и за перевозку заплатят.
— Ох, чувствую я, что мы прибыли сюда в самое время, того и гляди разбогатеем, — подхватил Бизонтен.
День клонился к закату, заливая дальний край озера и окрестные горные вершины голубоватой дымкой, довершавшей ласковую гармонию пейзажа.
— В сущности, — заметила Ортанс, — этот край имеет много общего с низинами Юры. Думаю даже, что здесь больше виноградников, чем в Ревермоне.
— Только я уж что-то и самый цвет вина позабыл, — отозвался кузнец, проводя ладонью по усам, такая уж у него была привычка после доброй порции горячительного.
Жарко разгоревшийся огонь вскоре вдохнул жизнь в этот мертвый дом. К счастью, в амбаре нашелся хворост и дрова. И в колодце оказалась чистая вода. Бенуат повесила на крюк над огнем котел, а Мари тем временем подгребла угли, собираясь поджарить остатки конины, чтобы накормить детишек. А потом сходила к своей повозке, принесла большой медный чан и попросила помочь ей пристроить его на треногу у очага.
— Ребятишек хочу помыть, — пояснила она, — да и сама тоже помоюсь.
— Всем нам помыться не грех, — отозвалась Ортанс. — А мужчины пускай побреются, чтобы у них вид был приличный. Что ж удивительного, что жители Во при виде нас чуть не умерли от страха. Из Доблестного Бизонтена он превратился в Бизонтена Бородача.
Теперь, когда они остались одни и кончились эти вечные недовольства и свары, когда наконец добрались они хоть до какого-то прибежища, откуда не надо было торопиться уезжать спозаранку, на душе у всех стало веселее.
Пшеничная похлебка уже кипела вовсю, так что пар то и дело подымал крышку котла.
В нескольких шагах от пылающего очага уже становилось тепло ногам, а от промозглого мокрого пола начал подыматься
Вот тогда-то Мари с Пьером принесли деревянное корыто и раздели ребятишек, готовясь их искупать. Бизонтен налил воды в деревянную миску и приступил к бритью. Вдруг он прервал свое занятие, принюхался, нагнулся к корыту, куда посадили малышей, вернулся на свое место, потом снова подошел, сунул руку в воду и спросил:
— Уж не сварились ли, ребятки, а? Или я совсем с ума сошел, или от вас такой запах идет — ну чисто суп из свинины.
Ему показалось, что при этих словах молодые женщины переглянулись, еле сдерживая улыбку. Ортанс заговорила первая:
— На месте Мари я бы вам просто пощечину залепила. В жизни не потерпела бы, чтобы моих детей поросятами обзывали!
— Послушай, Бизонтен, — крикнул Жан, — хочешь я тебя свинячьим супом оболью?
— Если это от тебя так вкусно пахнет, пожалуй, попробую, каков этот суп на вкус, — согласился Бизонтен.
Положив бритву в мисочку и водрузив ее на колченогий стол, он двинулся к ребятишкам, шевеля пальцами, точно паук лапками. Да еще согнулся чуть не до земли и строил страшные гримасы.
— Ох, как вкусно пахнет жареным поросеночком, — твердил он самым что ни на есть серьезным тоном. — Ну, кого первого слопать?
Ребятишки вертелись в корыте, хватали мать за насквозь промокший фартук.
— Нет! — визжала Леонтина. — Не меня! Не меня!
Пьер приободрял племянников:
— А ну, Жан, защищайся! И сестренку защищай!
Дальше он не продолжал, потому что Бизонтена и так окатили водой с ног до головы.
— Да бросьте вы, — крикнула Бенуат, — вы же настоящий потоп устроили.
— Бросьте, — вторила Мари, — я вся мокрая.
Наступила минута настоящего веселья, смеха, Бизонтен строил гримасы одна другой страшнее, брызги воды попадали в огонь, откуда подымался дым и пар. Даже цирюльник смеялся, а ведь его смеха никто еще никогда не слышал, и сквозь смех пробивался его слабый, как у больного, голосок:
— Да перестаньте вы, я же весь мокрый. Стыд-то какой…
И чем больше он уговаривал всех угомониться, тем громче звучал хохот.
Когда спокойствие наконец воцарилось, все в комнате блестело, как озеро на закате дня. Еле сдерживая взрывы душившего ее смеха, Бенуат проговорила:
— А все потому, что Бизонтен мечтает о свинине. И самое-то смешное, что здесь и впрямь пахнет копченым салом.
Мужчины столпились у очага, и, не обращая внимания на запреты Ортанс, Бизонтен, набравшись храбрости, поднял с чугуна крышку и погрузил в похлебку длинный кухонный нож Бенуат. Когда же он подцепил кусок копченого сала, облепленного пшеничной крупой, все ошеломленно смолкли и только переглянулись. Бенуат обратилась за разъяснениями к Ортанс, и та ответила тетке самым серьезным тоном: