Свет озера
Шрифт:
Подняв клюку, он показал на дома. Лишившись таким образом единственной опоры, своей клюки, он вынужден был согнуть колени, чтобы не упасть носом в землю, спину-то ему распрямить никак не удавалось.
— Здесь, — снова заговорил он, — чего-чего, а места хватает. Кого чума не сгубила, те сами разбежались. Я совсем один остался. Побудете со мной за компанию несколько дней, а потом тоже уедете. Как и все прочие. В такое холодное время ждать новых гостей, пожалуй, зря будет.
Заодно он объяснил, что магистрат Моржа попросил, мол, его остаться в селенье и принимать приезжих, направленных
— Мой вам совет — поселитесь-ка вы в крайнем доме, он побольше других. Кто знает, когда еще люди сюда вернутся. Вот тот дом стоит, подальше от моего. Идите себе и ничего худого в голову не берите. В мои годы, когда человек столько всего насмотрелся…
— Надо нам двигаться, — заметил Бизонтен, — а то лошадей обтереть нужно.
— Вот и ладно, — согласился старик. — Я-то все болтаю, болтаю. Оно и правда, я все здесь сидел и по этому косогору на чертовой повозке не подымался. Но когда людей совсем не видишь…
Он проковылял шага три и указал дорогу, ведущую к крайнему дому, потом остановился и снова проговорил:
— Не будь у меня такой грызи в ногах, разрази их гром, я бы сам с вами пошел, да уж больно скользко. Хотя вы и без меня все сразу найдете. Лошадкам там корм будет, да и конюшня не заперта. А вам говорили, какая у вас будет работа?
Всех, кроме Бизонтена, удивили эти слова.
— Разумеется, говорили. Завтра же и начнем.
— Мне-то не поручали за вами смотреть, сколько вы выработаете, мало ли, нет ли, а вот когда возчик приедет и окажется, что вы свой урок не выполнили, за вами стражника пришлют, и он вас отсюда выдворит.
Старик зашагал было к своему жилью, потом остановился, свернул с дороги и, искоса поглядывая на приезжих, добавил:
— Если кто из вас ко мне зайдет с мешком, могу дать мерку зерна, так сказать вперед.
— Я схожу, — вызвалась Ортанс.
Когда старик, еле волоча свои наболевшие, неверные ноги, отошел, цирюльник обратился к Ортанс:
— Я тоже с тобой пойду. Есть у меня настойка, авось ему поможет.
— Верно вы сказали! — воскликнула Ортанс. — Если мы сумеем оказывать людям услуги, нам и самим будет легче.
— Спросите-ка его, не нужно ли ему плуг подправить, — добавил кузнец.
— Или что-нибудь построить, — хохотнул Бизонтен.
Перекинув пустой мешок через плечо и отойдя на несколько шагов, Ортанс вдруг спохватилась.
— А о какой, в сущности, работе шла речь? — спросила она.
Бизонтен объяснил, что проживающие в карантине обязаны оплачивать свое пребывание там. Если у них нет денег, тогда пусть дробят камень, городу камень нужен — дороги мостить.
Ортанс даже побагровела от гнева. Подошла к Бизонтену и спросила:
— А деньгами сколько это получится?
— Я у них даже об этом не спрашивал.
Желая сдержать рвущуюся из груди ярость, Ортанс сжала губы, потом прошипела:
— Тогда мы все пойдем бить камень. И моя тетка тоже! Во всяком случае, покорно вас благодарю…
— Да
Негодующая Ортанс прервала его.
— Другими словами, вы собираетесь меня кормить!
Бизонтен рассмеялся.
— А почему бы и нет, барышня? Можно было бы угодить в худшую переделку. Я по крайней мере нахожу все это прекрасным…
Ортанс на минуту затихла, а потом тоже расхохоталась и крикнула:
— Если бы я не боялась сломать руку о кости этого плотника, я бы такую ему оплеуху влепила!
20
Первое, что увидели они, прежде чем добрались до назначенного им дома, было озеро.
Всем существом, всем сердцем Бизонтен ощутил красоту озера в зимнем его величии. Оно было здесь, совсем близко и в то же время далеко, словно отлакированное ветром и солнцем, соединившими свои усилия, чтобы придать ему еще больше блеска, чем придал бы снег. Оно было затянуто пеленой бледного золота меж этих серебристых гор, на склонах которых четко вырисовывались голубые, закованные морозом потоки. Все эти застывшие ручейки принесли свой сверкающий пепел в дар озеру, и оно сумело высечь из него огневые искры.
Ошеломленные открывшейся красотой, путники застыли на месте. Вдруг разом забылись голод и усталость. Вдруг разом угас всякий интерес к назначенному им жилью. Бизонтен то и дело оборачивался к ним и с радостью читал на лицах своих спутников удивление, видел охватившее их волнение. Детишки жались к юбкам Мари и, широко открыв глазенки, хоть и ослепленные всем этим блеском, озирались по сторонам, как бы надеясь охватить единым взглядом и безбрежность этих вод, и громаду этих гор. Мари улыбалась. Ортанс тоже улыбалась, но в улыбке ее проглядывало что-то суровое. Пьер молча покачивал головой, а трое стариков растерянно моргали, поджав губы, и, казалось, сетка покрывавших их морщин расползалась по всему лицу. Первой нарушила молчание Бенуат:
— Стоило все-таки увидеть такое перед смертью.
Дом, прилепившийся к косогору, фасадом выходил на озеро. Дорога от него вела дальше ко второму косогору, заросшему лесом. Изгородь из почерневшего за зиму колючего кустарника окружала лужайку, где росло с пяток яблонь, сплошь обвитых плющом и с заросшими мхом стволами. Строение оказалось просторным, приземистым. Середина крыши провисла, и Бизонтен не преминул пошутить:
— Строение это и впрямь потребует от меня немалых забот.
Даже не успев распрячь лошадей, они пошли осматривать дом, весь пропитанный запахом плесени. Свет проникал через дверь и узенькое оконце с выбитыми стеклами. Проведя ладонью по стене, Ортанс заметила:
— Не понимаю, как мы можем здесь оставаться. Да ребятишки за одну ночь богу душу отдадут. По-моему, лучше переночевать в повозках.
При этих словах Бизонтен рассмеялся, и Ортанс прикрикнула на него:
— А вам смешно? Вот уж действительно, вас нетрудно рассмешить.
— Мне смешно потому, что, когда мы вошли сюда и даже лошадей еще не распрягли, я про себя подумал: смотри-ка ты, мы как будто выбираем себе подходящее помещение, ведь их тут целый десяток наберется, — ответил он.