Свет первой любви
Шрифт:
Так она и поступит. И нечего больше думать об этом! Иначе она струсит. Танец сейчас закончится.
Майру охватил страх.
Кеннет был поражен, увидев ее. За эти два месяца он встречал ее несколько раз и даже обменивался с ней при встрече несколькими фразами. И каждый раз она была бледна и уныла, но сегодня, когда ему удалось как следует ее рассмотреть, он просто изумился произошедшей в ней перемене. Ее трудно было узнать. Когда он, увидев, что ее мать здесь, обвел глазами комнату в поисках Майры, его взгляд сначала скользнул мимо нее.
Строгая прическа Майры ничуть не смягчала черт ее лица, которое
Майра всегда была стройна. Теперь она просто-напросто тощая, подумал Кеннет, когда она встала и прошла по комнате к фортепьяно. Вид у нее был изможденный. Придя на вечер, граф постоянно с кем-то разговаривал. Побеседовал с хозяином дома и несколькими леди. Занимать Нэта и Идена было совершенно необязательно. Их тут же заставили увеселять молодых леди, чем они и занялись весьма охотно. Среди этих леди оказались четыре сестры, которых Кеннет не встречал до нынешнего вечера. Но хотя Кеннет болтал, улыбался и даже вполуха слушал собеседников, он не мог не думать о Майре Хейз. Он не думал о ней целых три месяца, но теперь, в этот вечер, его охватило отчаяние.
Приблизившись к фортепьяно и повернувшись спиной к гостям, Кеннет заметил, что она очень хорошо играет. Странно, что он ни разу до этого не слышал ее игры, хоти и вспомнил, что, будучи девочкой, Майра говорила о своей любви к музыке. Сейчас она играла без нот.
Он ждал, когда кончится джига. И пока ждал, за спиной его то и дело раздавались смех и возгласы. Майра взглянула на него, вскинув подбородок. Это ее движение, это выражение лица он очень хорошо знал. Она вздохнула… Похоже, хотела что-то сказать.
Нет, он не позволит ей прогнать его.
– И это сотворил с вами я, Майра? – тихо проговорил он.
Сейчас она казалась совершенно неподвижной. И не сказала ему то, что готова была сказать.
– Вы избежали худших последствий, которые возможны после такой ночи, – продолжал граф. – Так вы сказали мне в конце января. Но вы не сумели избавиться от чувства вины, да? И это вас разрушает.
«Как несправедлив мир по отношению к женщинам!» – подумал Кеннет. Вряд ли он мог бы при всем желании вспомнить, со сколькими женщинами переспал за свою жизнь. А женщине, леди, даже одна-единственная внебрачная связь может испортить всю жизнь. И все-таки Майра из упрямства не хочет выйти за него – потому что она его ненавидит.
Впервые ей нечего было сказать ему. Она взглянула на него с тревогой и едва заметно нахмурилась.
– Вы не пожелали танцевать сегодня потому, что сэра Эдвина Бейли здесь нет? – спросил Кеннет. – Значит, вы все еше обручены с ним, Майра? Наверное, я не понял, что вы на самом деле хотите выйти за него замуж. Прошу прощения, если сказал о нем такое, что могло задеть ваши чувства. Она еще больше нахмурилась.
– Видите ли, – продолжал он, – мне кажется вполне вероятным, что сэр Эдвин ничего не заметит, женившись на вас. Если вы выйдете за него, ничего ему не сказав, это даже нельзя счесть обманом. Ведь в конце-то концов нельзя сказать, что вы ему изменили, верно? В сердце своем вы были ему верны, А от меня он никогда ничего не услышит. И никто не услышит. Если только вы сами не признались кому-нибудь – а я думаю, что вы этого не сделали, – то никто ничего не узнает.
Она раскрыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала, только провела кончиком языка по губам.
– Не нужно так переживать, – говорил граф. – Ведь ничего страшного не произошло. Ничего, что могло бы привести к такому состоянию. Пора уже оставить все это в прошлом, забыть обо всем. Я уже давно забыл.
Майра улыбнулась одними губами.
– Вот как, милорд? – проговорила она. – Но о чем вы говорите? О чем вы забыли? Признаюсь, я не понимаю вас. Зимой я простудилась и до сих пор не оправилась от простуды. Теперь стало теплее, и, надеюсь, я быстро пойду на поправку.
Напрасно он притворился, что все забыл. Он совершил промах: глупо было так говорить! За светскими интонациями ее голоса явственно звучал гнев. Но и Кеннет рассердился. Если бы она знала, как себя вести, то вышла бы за него замуж три месяца назад и ему не пришлось бы жить с чувством вины. В его жизни была бы только Майра, навсегда только Майра.
– Прошу прошения, мисс Хейз, – сказал он, чопорно поклонившись и поворачиваясь лицом к гостям.
И тут же танцующие, которые уже встали в два ряда – леди против джентльменов, – попросили мисс Хейз сыграть контрданс.
– Я и забыл, – сказал мистер Гаскон, – как умеют веселиться в деревне. И какие в деревне хорошенькие и бойкие девушки! Ей-богу.
– Самая красивая здесь девушка – старшая мисс Гримшоу, – заявил лорд Пелем. – А не создалось ли у вас впечатления, Нэт, что рыжеволосому юному джентльмену очень хотелось всадить нам пулю в глаз всякий раз, когда мы приглашали ее танцевать или втягивали в беседу о шляпках?
– Мисс Сара Гримшоу гораздо миловиднее, – ответил мистер Гаскон. – И к тому же она смелая крошка. А вы действительно хотите дать бал в Дапбертоне, Кен?
Тот пожал плечами:
– Я согласился, когда меня попросили об этом. Наверное, придется сдержать слово.
Мистер Гаскон откинулся на спинку сиденья кареты и какое-то время молча смотрел на друга.
– Вы ничего не выдали, Кеннет, – сказал он. – Неужели вы действительно не увлечены ни одной из этих леди? Или вы старались заморочить нам голову и потому не обращали внимания на вашу избранницу?
– Он пытался заморочить нам голову, Нэт, – подхватил лорд Пелем. – Хотя не нужно забывать: Кен живет здесь и должен проявлять осмотрительность, чтобы не выказать слишком большой интерес к одной из леди. Иначе его тут же стреножат.
Мистер Гаскон фыркнул.
– Сегодня Кен был-таки очень осмотрителен, Ид, – сказал он. – Вместо того чтобы танцевать с какой-нибудь молодой леди, он подошел к фортепьяно и принялся слушать, как играет пианистка. Будь она молоденькой и хорошенькой, мы могли бы прийти кое к какому выводу.
– Это бледное чучело? – спросил лорд Пелем. – Но мы все равно можем прийти к такому выводу, Нэт. По моей теории это именно она и есть. Наш Кен воспылал страстью к пожилой особе, к бескровному трупу. Наверное, он решил, что молодость и пышная красота ему надоели – ведь он так долго имел с ними дело.