Свет в конце Бродвея
Шрифт:
– Ни один из ныне существующих Романовых не может официально претендовать на трон. Большевики и тут постарались обезопасить себя. Они казнили всех, кто мог представлять для них хоть какую-то опасность.
– И что… Все это до сих пор не дает старику покоя?
– Да, – отозвалась Алена, которая выглядела все более и более рассеянной и в то же время раздраженной. – Но послушай, Инга… Я же тебя совсем не для того сюда позвала, чтобы болтать про Виктора Андреевича.
– А для чего?
– У меня есть к тебе дело.
И она так красиво хрустнула пальцами, как умела делать только она одна. Инге всегда казалось, что кости ее подруги стучат друг о друга, словно какие-то невероятные музыкальные инструменты. Очень точные, четкие и в то же время звонко-мелодичные. Обычно Алена хрустела пальцами, когда была чем-то сильно взволнована. Инга помнила об этом и поэтому спросила куда более встревоженным голосом:
– Так и в чем же проблема?
– У меня… мне кажется… нет, я даже почти уверена. Впрочем, наверное, ты скажешь, что я сошла с ума.
Подруга выглядела такой растерянной, что Инга окончательно убедилась: ее дурные предчувствия вполне реальны.
И уже предчувствуя, что добрых новостей она от подруги не услышит, Инга вновь поинтересовалась:
– Так что же ты хотела мне сказать?
Каково же было ее изумление, недоумение и даже страх, когда Алена наконец выпалила то, что тяготило ее все это время.
– Мне кажется, у нас в имении готовится преступление.
– Преступление? Какое преступление?
– Страшное! Может быть, даже убийство!
На какое-то время Инга онемела, а потом не удержалась и засмеялась. А закончив веселиться, она воскликнула:
– Аленка! Да ты просто сошла с ума! Ваши Дубочки – самое тихое и мирное место, какое мне доводилось видеть. У вас тут все люди прекрасно знают друг друга, ладят между собой. А небольшие ссоры, которые неизбежно случаются между людьми, Василий Петрович всегда разрешает и бывших врагов мирит. Про какое преступление ты говоришь?
Алена нервно сжала руки, отчего пальцы у нее вновь хрустнули.
– Вот! – воскликнула она. – Это именно та реакция, какой я и боялась! Понимаешь, мне никто не верит! Никто! Василий Петрович считает, что у меня разыгралось воображение. Ваня надо мной издевается. Никто из них не верит в то, что в наши Дубочки вошло зло. А я его чувствую!
Алена выглядела до того взволнованной, что Инга решила больше не потешаться над подругой. Вместо этого она мягко поинтересовалась у нее:
– И что ты чувствуешь?
– Все как-то меняется, – попыталась объяснить ей Алена. – Это незаметно на первый взгляд, и даже на второй, и на третий, но все как-то идет не туда. Вот ты приехала и наверняка ничего не заметила?
– Ничего.
– А между тем что-то происходит. Люди чуть меньше стали улыбаться. Пить стали больше. Драки стали случаться чаще. Какая-то тревога поселились и в доме, и в окрестностях. Причем если спросишь у людей, что с ними, то в ответ слышишь неизменное: «Все в порядке, Алена Игоревна».
– И давно это началось?
– Уже почти год. Как раз после твоего последнего приезда. Уже тогда все начиналось, только было еще не столь заметно, и я совсем не задумывалась об изменениях. Они казались слишком незначительными. Ну, подумаешь, там не улыбнулись, тут здравствуйте мне не сказали. Я ведь не барыня, себе в ножки кланяться никого не заставляю. Но повторяю: раньше люди держались приветливей с нами, а между собой жили дружнее.
– Думаешь, кто-то подзуживает местных против тебя и Василия Петровича?
– Да, мне так кажется, – кивнула Алена. – Именно против Василия Петровича и меня. Но я не понимаю, в чем тут дело. Никаких криминальных шагов эта личность не предпринимает. Ни поджогов, ни ограблений, ни саботажа. Все работают, как и прежде. Но что-то все равно постепенно меняется.
– Может быть, Василий Петрович зарплату работникам давно не поднимал? Вот они и дуются на вас? В мире ведь постоянно все дорожает.
– Да не дорожает, а дешевеет там! – раздраженно махнула рукой Алена. – Мир одноразовых вещей! И дело тут совсем не в зарплате, она у наших рабочих регулярно индексируется согласно заявленному росту инфляции в стране. И потом, каждый имеет возможность завести собственное хозяйство, что многие и делают. Нет, дело не в этом, своим положением работники довольны, я в этом уверена.
– Тогда что?
– Мне кажется, что про нас кто-то распускает какие-то нехорошие слухи.
– Что за слухи?
– В том-то и дело, что мне этого не удалось узнать.
– Ну хорошо, слухи – слухами, а откуда ты взяла, что у вас готовится убийство?
Алена замялась. Но потом все же призналась:
– Мне это приснилось.
– Да ты что? Разве можно верить в сны?
– Я в них верю. Тем более что все выглядело очень реалистично. Раннее утро, наша лужайка, а на лужайке лежит окровавленное тело. Брр! Такая жуть!
– И кого убили?
– Я не разглядела лица.
– Но хотя бы мужчина или женщина?
– Кажется, мужчина. Да, определенно, на нем были брюки!
– Брюки – это как раз не показатель. Брюки сейчас многие женщины тоже носят.
– И еще сапоги! Сапоги для верховой езды.
– И сапоги для верховой езды всегда стандартной формы, отличаются только размерами.
– Что же еще было? – забормотала Алена. – Что же там было такое, что я решила, что это был мужчина? А! Вспомнила! Плешь на затылке! У этого человека была внушительная плешь. У женщин такой плеши не бывает.