Свет в конце тоннеля
Шрифт:
3. ЖЕЛЧЬ
Она кипела, бурила ходы, как прожорливое, кротоподобное чудовище Сатаны, не видящее в замкнутой темноте ничего кроме идеи смерти.
Тяжело копошившаяся, как муха меж оконных рам, мысль Джека проследовала вглубь и проснулась от тяжёлого издыхания.
Эта тварь всегда была начеку. Она почти никогда не засыпала, но, если засыпала, как сейчас, при пробуждении испытывала кровоточащий ужас проясняющейся бессмысленности.
Она мучила Джека изощрённее всякого
Мысль, коротко объяснявшая реальность, замыкавшая всё в одной точке. В ней не было ничего удивительного, была лишь боль, навсегда к ней припаянная.
Тело, неприглядно осознавшее матёрую обыденность шёлковых складок одеяла, сбросило их с себя, кое-как встало и проследовало по привычному маршруту от синих тапок до остальных элементов одежды.
Всё было как всегда и никак иначе. Несносно и тошно, как никогда. Скупо и безнадёжно, как вчера. Безразлично, как завтра. Безрадостно, как сегодня.
Безрадостная картина, написанная желудочным соком, лихо радовала глаза, проникала и воспаляла их, как жёлтый ад.
Как всегда: та же атмосфера, тот же воздух, те же лёгкие. Всё те же предметы.
И та радость, которую он так редко испытывал перед сном, сделалась невозможной. Утро сменяло утро, как жизнь сменяет жизнь. Ночью всё накопленное за день богатство терялось, происходила амнезия, реинкарнация. И вот где же покой? Где то сладостное ощущение сна? Его нет, и придёт ли оно снова? Разумеется, нет. Как и никогда.
Круги Сансары мгновенно сменялись другими, всё такими же.
А вот и зеркало. Оно снова смотрело на него заспанным взглядом. Попыталось что-то отыскать, но без толку.
В конце концов, неосознанность доконала его, и он продолжил делать, что делал.
Сознанием он не руководил – оно руководило им. Мозг Джека, проглаженный раскалённым утюгом, не мог очиститься от тревоги или просто жить другими категориями. Это было нечто столь тошнотворное, столь повторяющееся, столь эфемерное, что, если бы ему сказали, что это его жизнь, он ни за что бы не поверил.
Жёлтые, жёлтые дни.
4. ПОРОЙ Я ДУМАЮ…
– Я постоянно думаю о смерти… Она не даёт мне покоя. Я думаю о ней и не могу думать ни о чём другом.
Вот, например, позавчера… я кормил своих птичек и думал: «Неужели и они?..» И я понял: «Да, и они тоже… Они тоже часть этой нелепицы…» Я настолько проникся этой мыслью, что весь день думал только о том, как неминуема смерть и безвариативна жизнь. Я лёг спать и, как всегда, начал думать о всяком… А потом я подумал: «Разве есть смысл думать о жизни, если она почти закончилась?» И вдруг я представил, что всё уже закончилось: я умер, все люди умерли, вся жизнь заглохла, и некому даже подумать об этом… И тогда я представил себе абсолютное небытие… Я представил ничто, нигде, никогда и низачем. Я представил себе бесконечно замкнутое пространство, которого нет, и меня схватила паническая атака.
Позже я пытался утешить себя, но на этот раз меня не спасло ни одно лживое, сопливое утешение – я понял, что все утешения абсолютно всех людей сводятся к небытию. Да и зачем людям утешения, если здесь каждый младенец мёртв ещё до момента зачатия? Здесь всё просто глохнет, и я никак не могу избавиться от мысли, насколько это просто и глупо…
5. МЕРТВИЗНА ДНЕЙ МОИХ
Иногда на ум ему приходили лезвия. Он держал их в руках, держал у самых вен. Но это не помогало. За ними силилась бездна, и она пугала его, заставляла нутро кипеть, а душу стенать:
«Я НЕ В СОСТОЯНИИ ЭТО СДЕЛАТЬ!!!»
До слёз, до криков о помощи, до осознания полного одиночества перед ней.
«Грёзы, грёзы дней моих… – не понимал Джек. – Они давно мертвы, а я всё ещё испытываю страх обрести их вновь… Ах, Господи…»
Закрыв руками лицо, он предался полному отчаянию. Что держало его здесь? Неужели одна только боязнь? Неужели лишь рабский трепет? Животное загнали в клетку – оно не знает, что делать и предпочитает просто дрожать.
«Неужели я снова испытаю это?..» – подумал Джек. В нём росло это ощущение. Ужас объял его, поглотил рассудок, как капустный лист.
6. БОЛЕЗНЬ
Утро болезными лучами проникало в комнату. Они резали глаза. Он умирал от жажды.
Несколько часов спустя (спустя нужду, просьбы, ожидание, холод, пот, жар, острую нехватку благоразумия) пришёл Джон.
– Как ты, Джек?
– Да ничего, – еле отвечал Джек. – Это всё от нервов. Я вчера снова думал об этом.
– Ах, Джек… с этим надо что-то делать. Тебе нужно сходить к психологу. Разумеется, когда выздоровеешь, но сделать это нужно обязательно, понял? Это нельзя так оставлять.
– Да я ничего. Я так… просто…
Джон Кинг глубоко и с неудовольствием вздохнул.
7. ПОДЧИНЁННАЯ ШИЗОФРЕНИЯ
Наверное, всем известно, что психика больного шизофренией дезорганизуется. Функции психики шизофреника начинают работать независимо друг от друга, что приводит к некоторым неприятным осложнениям, одним из которых зачастую являются «голоса в голове».
Короче говоря, психику шизофреника можно описать одним словом: многоголосье.
При шизофрении голосов зачастую два: свой и чужой. Но если привести шизофрению к теоретически более изящной и беспрецедентной форме, то, при желании, можно получить самый настоящий хор своих и чужих.
А если навести в голове больного шизофренией порядок? Пусть даже не отвечающий требованиям разного рода педантов, но всё-таки порядок?
А что, если подчинить эту болезнь чему-то большему, чему-то возвышенному? скажем, использовать на пользу общества?