Свет в ладонях
Шрифт:
В девяти случаях из десяти ему отвечали:
– Э-гей, добрый господин, да на что вам сдался этот хлам? Купите лучше себе хорошие люксиевые часы!
Так он ехал дальше, теперь уже в немного другом направлении, но с прежним более чем непостоянным успехом. Трижды за две недели ему указывали на дом превосходного мастера, и три раза из трёх мастер оказывался мужчиной, более того, никаких девиц при себе не содержал. Наконец, когда Клайв уже начал сомневаться в толковости своей затеи, ему сказали, что буквально вчера из города ушла группа бродячих механиков, охотно бравшихся за любую работу. Господину Плюцу, муниципальному счетоводу, они починили старую, но очень хорошую счётную машину, и теперь она грохотала в здании муниципалитета на радость воробьям и к досаде всех жителей окрестных домов. Муниципалитет хорошо заплатил механикам и
Там, в Клюнкатэ, Клайву и посчастливилось наконец-то по-настоящему.
Клюнкатэ был окружным центром, славящимся на весь Шарми фабрикой по производству големов. Ещё лет сорок назад это был никому не известный и не интересный посёлок, где на пять семей приходилось три коровы, когда вдруг в чью-то золотую голову взбрело выстроить в этой живописной местности мануфактуру. Относительная близость Френте делала перевозку люксия менее дорогой и более быстрой и безопасной, потому в считанные месяцы в бывшей деревеньке вырос огромный, помпезный, уродливый и страшный домище, пялящийся на луга и поля вокруг вытянутыми глазницами тёмных окон, наглухо забранных ставнями. Там с утра до ночи и с ночи до утра (ибо завод работал в две смены) гремело, шипело и шкварчало, длинные трубы выбрасывали столбы вонючего чёрного дыма, и лошади, выбиваясь из сил, день и ночь тянули к заводу новые и новые подводы с железным ломом, который переплавлялся на болванки для будущих големов. С другой стороны дороги прибывали повозки с люксием, куда меньшие и куда реже. Там, в недрах этого рычащего и стучащего чёрного чудовища, горсть мягкого жёлтого света оживляла груду железа, распрямляла ей руки и ноги, вдыхала движение и энергию в её стальные конечности, придавала смысл её рукотворной жизни. Никто не знал, как именно големам задаются команды, которым они следуют, и можно ли эти команды сменить, не повредив волшебную машину, – это держалось фабрикантами в строжайшем секрете. Однако сила магии была притягательна, так же как и сила тайны, и сколь ни отталкивающе выглядел завод, Клюнкатэ с его появлением стал быстро расти и за пару десятилетий превратился в большой, процветающий город, откуда големы грузовыми составами отправлялись по железной дороге во все уголки Шарми.
Клайв смутно помнил, что Эстер Монлегюр не любила големов, так же, как и все прочие порождения люксия. Возможно, они с Джонатаном и принцессой не стали бы задерживаться в Клюнкатэ; не стал бы там задерживаться и Клайв, однако его задержали обстоятельства.
Каждый год, в последнюю неделю лета, в Клюнкатэ проводился парад големов. Тысячи жестяных болванов выходили на улицы и маршировали, шагая в ногу, будто заправский полк на плацу. Делалось это, чтобы лишний раз напомнить простому люду, редко видевшему люксий в действии, о величии и благородной простоте этой волшебной энергии, подаренной Шарми самим провидением. По крайне мере, таков был идеологический мотив; и ещё, Клайв подозревал, это делалось, чтобы напомнить беспокойным соседним королевствам, что свой волшебный источник Шарми держит под строгим контролем и просто так не отдаст. Как бы там ни было, парад големов всегда собирал толпы зевак, запруживающих улицы и толпящихся на заставах, так что если въехать в Клюнкатэ ещё так-сяк можно было, то вот выбраться из него до окончания праздника – очень вряд ли.
Клайв подумал, что если Джонатан со своими девицами и впрямь здесь, то застрял точно так же, а стало быть, торопиться некуда. С этой мыслью, очень обнадёживающей, Клайв снял комнатку у голосистой большегрудой хозяйки (он был бы рад предпочесть ей гостиницу, но все номера в городе оказались забиты), не спеша поужинал весьма сносным цыплёнком с её стола, сходил в баню, побрился, выспался – и был разбужен в шесть утра воплями и гиканьем под самыми окнами. Это весёлая возбуждённая толпа уже стекалась с окраин города к центру, где на полдень был назначен парад.
Центр, образовавшийся в непосредственной близости от завода (даже ратушу выстроили неподалёку, не смущаясь беспокойным соседством мануфактуры), уже с рассвета оказался оцеплен войсками. Клайв удивился, что их так много, – накануне он видел в городе военных, но не подозревал, что их такое количество. При виде их суровых лиц, блестящих эполет и сверкающих на солнце штыков у него засосало под ложечкой – по привычке так и тянуло шагнуть в строй и выровняться по стойке «смирно». И вместе с этой мыслью к Клайву пришло запоздалое, всё ещё странное и непривычное осознание того, что ему не суждено больше вставать в строй вот этих подтянутых, красивых, глупых солдат. Если и есть у него теперь какое место – то оно на плацу, перед ними, гаркнуть: «Равня-яйсь! Шпаги наголо!» – да глядеть, как они ему салютуют… хотя нет, гаркнуть ему, наверное, ничего такого не дадут. Для того есть специально обученные глашатаи, а его роль, роль наследного принца Шарми… в чём она, собственно, заключается?
«И всё-таки бред всё это», – подумал Клайв почти уверенно, но развить мысль не успел. Ему надо было пробраться поближе к оцеплению, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. В то же время лезть в самую гущу толпы он не хотел, так как знал, что толпа имеет неприятное свойство смыкаться вокруг тебя, заключая в каменные объятия, подобно подземному каземату. Поэтому Клайв, оглядевшись, сориентировался на местности и проворно взобрался на фонарь, до сих пор, про счастливой случайности, не оккупированный местной шантрапой.
С фонаря всё было видно преотлично. Клайв разглядел площадь, мощённую серым кирпичом, глубоко утоптанным в землю. Ни человеческие ноги, ни лошадиные копыта, ни колёса карет не смогли бы их так утопить – на это были способны только железные ноги големов. От площади к заводу шёл длинный коридор, образованный толпящимися людьми; все галдели, шумели, кричали, толклись и вообще всячески излучали атмосферу нетерпеливого ожидания. Наконец, уже за полдень, далеко впереди раздался нарастающий гул, и по растущему крику в той стороне толпы стало ясно, что ворота завода распахнулись. Толпа стала напирать, и солдаты из оцепления напрягли плечи, предупреждающе ощериваясь штыками. Толпа подалась назад, жадно пялясь вперёд.
Ещё пара минут – и Клайв увидел первого голема.
Он шёл впереди, подобно знаменосцу – да он и был знаменосцем. Железные руки его сжимали древко стяга, на котором посреди жёлтого поля чернела голова голема – личный символ владельца мануфактуры. Позади реяли несколько знамён Шарми. За знаменосцами шёл барабанщик, бодро выстукивавший марш голыми руками – и надо сказать, что гул от этих ударов разносился по всей округе. За барабанщиками шагали несколько шеренг големов, одетых в военную форму королевской гвардии: первый ряд с ружьями на плечах, второй и третий – со штыками наперевес. И ещё за ними – десятки, сотни шеренг, сотни железных людей, чья поступь громыхала по каменной мостовой, заглушая барабанную дробь, отрывисто, чётко, звучно: р-раздва, р-раз-два, р-раз-два. Толпа замерла, разглядывая странное шествие в немом благоговении. Даже те, кто видели это зрелище не впервые, изумлялись ему так же, как в первый раз. А Клайв, никогда ничего подобного не видавший, смотрел на них со своего фонаря и думал, что было что-то жуткое, что-то могучее и одновременно очень страшное в этом параде железа, оживлённого, но не мыслящего, шагающего, но не способного выбирать, идти или остановиться. Вся эта железная стена могла, как люксовоз, вонзиться в толпу и смять её, круша всё на своём пути, – и никто не смог бы ей помешать… если бы…
«Это и есть то оружие, – подумал Клайв, и от силы и ясности этой мысли чуть не упал с фонаря. – То оружие, про которое толковал Монлегюр. Големы… армия големов. Да ведь и правда, чёрт подери! Один такой боец стоит десятка гальтамцев. И двух дюжин минойцев, по крайней мере…»
Оставалось недоумевать, как эта очевидная мысль прежде никому не пришла в голову. Зачем посылать на бойню живых солдат, когда есть жестяные, которые и стреляют метче, и жрать не просят, и умирать не боятся?
«Да ведь не могли они ждать моего мнения, чтобы до этого додуматься? Не могли. Они же умные, мать их, неспроста сидят в своём Малом Совете, как три паука. Наверняка уже по всей Шарми делают таких солдат. Эти – только верхушка сугроба… так почему же…»
Где-то в толпе заплакал ребёнок – испугался, а может, просто раскапризничался. Следом захныкал ещё один, заголосила какая-то женщина, на них зашикали, потом заорали. Как это всегда бывает в толпе, вместе с искрой вспыхнул весь стог, а может, люди просто не могли спокойно глядеть на шагающие прямо на них машины. Хотелось сделать чтото, повернуться, бежать… Хоть големы и не излучали угрозы, но их число, их слаженность, их ужасная похожесть и непохожесть на человека вгоняли в дрожь.
И тут…