Свет в оазисе
Шрифт:
– Когда ты вернешься, Зуимако будет совсем старой.
– Ты вовсе не старая!
– рассмеялся он, хотя в сердце что-то укололо.
– С каких это пор тридцать три года являются старостью?
– Но я ведь старею, - упорствовала жена.
– А ты нет! Когда ты стал моим мужем, я была совсем молодой. А теперь ты моложе меня. Что же будет потом? Твои собственные дети станут старше тебя?
Мануэль не знал, что будет потом. Конечно, его чувства нисколько не зависели от возраста родных ему людей. Но как он переживет старение и смерть жены и детей? Мысли об этом были неприятны,
– Отец, ты привезешь мне кусок льда?
– спросила Росарио-Наикуто.
– Нет, моя дорогая, в дороге он растает и снова превратится в воду.
– Тогда привези мне что-нибудь красивое из стекла.
– Я привезу тебе зеркальце. Ты сможешь видеть в нем отражение своего красивого личика намного яснее, чем в ручье.
– А мне привези меч, как у тебя, - попросил Атуэй.
– Обязательно, Фелипе. Я привезу тебе настоящий рыцарский меч.
– А мне?
– пропищал малыш Мабо.
– Тебе я привезу маленькую виуэлу, сделанную специально для детей, и научу на ней играть.
Мальчик не знал, что означает это слово, но все равно очень обрадовался.
– Видите, как те люди машут руками?
– Мануэль указал на группу кастильцев.
– Да. Зачем они это делают?
– спросила Зуимако.
– Потому что те, кого они любят, находятся сейчас вон в той большой лодке с белыми полотнами, которые мы называем парусами. Люди на берегу машут им руками, чтобы показать своим близким, что будут помнить и любить их и тогда, когда те уплывут вдаль.
– Мы тоже будем махать тебе руками!
– воскликнул Атуэй.
– А ты, Арасибо?
– спросил Мануэль.
– А вы, Таигуасе, Гуарико, Баямон, Дагуао? Вы будете махать мне руками?
Мужчины стали подходить прощаться с Мануэлем.
– Будь внимателен к земле, Равака, - произнес тщедушный Таигуасе.
– Ты получил ее не в дар от родителей, а во временное пользование от детей.
– Будь защищен, Равака, - пожелал здоровяк Дагуао.
– Когда я тебе понадоблюсь, шепни мое имя в собственном сердце, и я буду рядом.
– Не позволяй вчерашнему дню пожирать сегодняшний, Равака, - напутствовал Мануэля увалень Гуаярико.
– Мысли подобны стрелам, Равака, - Баямон говорил серьезно, словно лишившись своей обычной смешливости.
– Будь осторожен со своими мыслями, чтобы не пасть их жертвой.
– Не ступайте на тропу войны без оправданной причины и достойной цели, - ответил им всем сразу Мануэль.
И, повернувшись к своей семье, добавил:
– Зуимако, Фелипе, Росарио, Алонсо! Пусть надежда навсегда сотрет слезы с ваших глаз!
Они долго махали ему руками. Даже когда порт скрылся из вида, а корабль отошел от него настолько далеко, что очертания острова Борикен стали лишь небольшой частью обширной морской панорамы, Мануэль был уверен, что его родственники и друзья - люди его народа - все еще машут ему вслед.
В пути он не вступал в общение ни с другими пассажирами, ни с матросами. После стольких лет жизни на открытом просторе гор и дождевых лесов его в некоторой степени тяготила необходимость делить небольшое пространство палубы с незнакомыми людьми. Но куда сильнее его мучило странное чувство, будто ему отрубили какую-то часть тела. Мануэль никогда не думал, что ему так сильно будет недоставать жены и детей.
Потянулась длинная череда однообразных дней посреди гулко дышащего пространства океана. Чем больше удалялся Мануэль от Борикена, тем сильнее росла его тревога о судьбе таино, и в первую очередь собственной семьи. У него не было никакого плана на случай, если что-то пойдет не так.
Точнее было бы сказать, на случай, когда что-то пойдет не так. Когда дона Хуана сменит другой губернатор, не связанный с местным касиком узами братания. Когда умрет Агуэйбана. Когда где-то какой-нибудь индеец не выдержит каторжных условий жизни и нападет на обидчика. Рано или поздно что-то такое непременно произойдет, и Борикен разделит судьбу Гаити. Уроженцев острова будут преследовать специально дрессированными для этой цели мастиффами. Будут рубить их надвое мечом, вешать, разбивать тела младенцев о скалы на глазах у родителей.
Мануэль не знал, как ему обезопасить близких людей, когда это произойдет. Не знал, как использовать свой дар. И, сколько он об этом ни думал, никакой конкретный план действий в нем так и не созревал.
В пути корабль сделал остановку на острове Гомера. Гуляя по его булыжникам и заново привыкая к узким улицам и каменным стенам домов, Мануэль не мог не думать, что ведь и здесь, на Канарских островах, еще совсем недавно жил народ гуанчей. Почти сто лет сопротивлялись они кастильцам, в результате чего были уничтожены или обращены в рабство. Потому что для европейцев они были "дикарями".
Что же можно будет сделать, чтобы спасти семью и остальных людей коки от того, что им угрожало? Может быть, оформить передачу детям дворянского титула? Мануэль тут же отбросил эту идею как совершенно нелепую. Для христиан его брак с Зуимако был жизнью в грехе. Она не была крещеной, они не состояли в таинстве брака, а их дети родились от этого, не освященного церковью, союза. Его дети-индейцы для Кастилии не были наследниками благородного титула своего отца.
Мануэль думал об этом, сидя в портовом трактире, когда неожиданно ему пришла в голову новая мысль. Он решил, что сможет посоветоваться обо всем этом с матушкой, потому что она всегда его понимала и принимала. В любом случае он собирался рассказать ей о своей новой семье и о своем новом народе. Почему-то ему стало казаться, что Росарио сможет дать ему разумный совет.
И Алонсо - тоже.
Ну, конечно! Алонсо - вот, с кем еще необходимо было посоветоваться!
Мануэль внезапно осознал, что в сущности Алонсо дважды спас его от смерти. В первый раз, когда нашел его лежащим без сознания после нападения разбойников у въезда в Кордову и привез в дом своего дяди, где его выходили. А во второй раз - когда рассказал Мануэлю, что жизнь подобна сновидению. Ведь без этого знания Мануэль никогда не открыл бы своей способности менять явь и никогда не стал бы Равакой. Вместо этого его кости уже шестнадцать лет назад истлели бы в тропическом лесу страны Сибао после того, как его ранила отравленная карибская стрела.