Свет в океане
Шрифт:
Вот почему в день появления ялика Том сразу подумал именно о вахтенном журнале. Записывать в него даже самые незначительные события превратилось для него в святую обязанность, которую предписывал не только Регламент Маячной службы, но и законы Содружества. Его информация могла оказаться важным звеном в таинственной цепочке событий, сообщить о котором мог только он, и Том чувствовал себя обязанным сделать это. Сигнальная ракета бедствия, дым на горизонте, прибитый к берегу обломок, который может указывать на кораблекрушение: обо всех без исключения событиях
Он сидел за столом на маяке и смотрел на авторучку, терпеливо дожидавшуюся, когда ею начнут записывать события за день. Умер человек. Нужно об этом сообщить, чтобы навели справки. Он еще раз заправил в ручку чернила, хотя никакой необходимости в этом не было, и, отыскав в журнале свою самую первую запись, сделанную шесть лет назад по прибытии на остров, пролистал страницы вперед. Дни сменяли друг друга, как приливы и отливы. В какие-то он чувствовал себя абсолютно разбитым после срочного ремонта или бессонной штормовой ночи. Иногда не мог взять в толк, как вообще здесь оказался. А чего стоят полные отчаяния дни, когда у Изабель случались выкидыши? Но никогда раньше запись в журнале не давалась ему с таким трудом. И Изабель так просила его отложить запись на день!
Его мысли вернулись к событиям двухнедельной давности, когда он возвращался с рыбалки и услышал крики Изабель:
— Том! Том! Быстрее!
Он ворвался на кухню и увидел Изабель на полу.
— Том! Что-то не так! — простонала она. — Он выходит! Ребенок выходит!
— Ты уверена?
— Откуда мне знать? — закричала она. — Я не знаю, что происходит! Я просто… Ох, Господи Боже, Том, как же больно!
— Давай я помогу тебе подняться, — предложил он, опускаясь на колени рядом.
— Нет! Не трогай меня! — Она задыхалась и кривилась от боли, с трудом вставляя слова между приступами. — Как же больно! Господи, пощади! — взмолилась она, и на платье проступила кровь.
В этот раз беременность протекала не так, как раньше. Изабель была уже на седьмом месяце, и Том понятия не имел, как ему надлежит действовать.
— Скажи мне, что делать, Изз. Что?
Она неуклюже пыталась стащить с себя трико.
Том приподнял бедра и помог ей, а Изабель заметалась по полу и испустила пронзительный крик, который разнесся по всему острову.
Роды оказались преждевременными и быстрыми. Том беспомощно наблюдал, как из тела Изабель показался ребенок — это был точно ребенок, его ребенок! Такой крошечный и весь в крови — какая-то пародия на младенца, которого они так ждали. Он был перемазан кровью и выделениями женщины, застигнутой врасплох его неожиданным появлением. От макушки до пяток длиной не больше фута, а весом как кулек с сахаром. Ребенок не шевелился и не издавал никаких звуков. Том держал его в руках, чувствуя, что цепенеет от ужаса, и не понимая, что должен делать.
— Дай ее мне! — закричала Изабель. — Дай мне мою малышку! Дай мне ее подержать!
— Это мальчик, — с трудом выговорил Том, не зная, что еще сказать, и передал ей теплый комочек. — Это был маленький мальчик.
За окном продолжал уныло завывать ветер, а послеобеденное солнце отбрасывало золотые отблески на
Изабель с трудом приподнялась и оперлась о стену, не переставая убиваться над крошечным комочком, который должен был родиться крупнее, сильнее и выжить в этом мире.
— Мое дитя! Мое дитя! Мое дитя!.. — не переставая шептала она, будто заклинание, способное вдохнуть в него жизнь.
Личико младенца выглядело отрешенным, как у монаха, погруженного в глубокую молитву: глаза закрыты, губы сомкнуты. Он снова оказался в мире, покидать который, судя по всему, ему не захотелось.
А стрелки часов равнодушно продолжали свой размеренный бег. Прошло полчаса, и Изабель не произнесла ни слова.
— Я принесу тебе одеяло.
— Нет! — Она схватила его за руку. — Не оставляй нас!
Том опустился рядом, обнял ее за плечо, и она, судорожно всхлипывая, снова разрыдалась, уткнувшись ему в грудь. Кровь на полу уже начала подсыхать.
Смерть, кровь, слова утешения раненым — как все это было ему знакомо! Только сейчас рядом с ним находились женщина и ребенок, не рвались никакие снаряды, и все вокруг казалось таким мирным и обыденным. В сушилке для посуды аккуратно расставлены тарелки, над духовкой висит полотенце, а противень с пирогом, испеченным Изабель утром, так и продолжал стоять на влажной тряпке, куда она его поставила остудить.
Немного погодя Том спросил:
— Что будем делать с… с ним?
Изабель опустила глаза на остывший комочек у себя в руках.
— Нагрей воды!
Том посмотрел на нее.
— Пожалуйста, нагрей воды.
Не понимая, зачем ей это, но не желая перечить, Том поднялся и разжег огонь в топке водонагревателя. Когда он вернулся, она сказала:
— Налей воды в ванночку. Когда она станет теплой.
— Если ты хочешь помыться, Изз, я отнесу тебя.
— Это не для меня. Я должна помыть его. Потом в комоде с бельем есть чистые простыни. Возьми ту, что я вышивала. И принеси ее.
— Изз, любимая, для этого еще будет время. Сейчас самое главное — это ты! Я пойду и свяжусь с материком. Пусть пришлют катер.
— Нет! — Ее голос не допускал никаких возражений. — Нет! Я не хочу здесь никого видеть! По крайней мере сейчас.
— Но, родная, ты же потеряла так много крови! На тебе лица нет! Нужно вызвать доктора и отправить тебя на материк.
— Ванночку, Том. Пожалуйста!
Когда вода нагрелась, Том заполнил ванночку, поставил на пол рядом с Изабель и протянул ей фланелевую тряпку. Опустив ее в воду, она отжала ее и, обмотав палец, стала с величайшей осторожностью протирать личико младенца, убирая с прозрачной кожицы бурые разводы. Младенец продолжал свое молчаливое общение с Богом, не замечая ничего вокруг. Изабель опустила фланель в воду, прополоскала и, отжав, продолжила свое занятие, не спуская глаз с ребенка, будто надеясь, что его веки дрогнут или что крошечные пальчики едва заметно дернутся.