Свет в океане

Стедман М. Л.

Вопрос не был риторическим: она будто вглядывалась в зеркало, надеясь найти там нечто, ускользавшее от глаз наяву.

— Сейчас важнее не то, что ты сделала, а что собираешься делать.

— Я ничего не могу изменить. Все разрушено, и разрушено до основания. Все потеряло смысл.

— Но он тебя любит! А это должно чего-то стоить!

— А как же Люси? Она же моя дочь, Ральф! — Изабель запнулась, не зная, как лучше объяснить. — Ты можешь представить, чтобы Хильда отказалась от одного из своих детей?

— Но речь идет не об отказе, а о возвращении, Изабель.

— Но разве Люси не была отдана нам? Разве Господь не об этом просил нас?

— А может, он просил

о ней позаботиться? И вы это сделали. А сейчас он просит вас позволить это сделать другим. — Он тяжело выдохнул. — Черт, я никакой не священник. Что я знаю о Боге? Но я знаю, что на свете есть человек, готовый ради тебя, ради твоей безопасности пожертвовать всем! Разве не так?

— Но ты же сам знаешь, что вчера произошло. Ты знаешь, как страдает Люси! Я нужна ей, Ральф! Как я могу ей все это объяснить? И как она может понять? Она же еще совсем маленькая!

— Жизнь нередко жестоко обходится с людьми, Изабель. И наносит раны, хуже которых, кажется, уже ничего не бывает. А потом выясняется, что несчастья не кончились и судьба приготовила новые испытания.

— Я думала, что уже испила свою чашу горестей до дна несколько лет назад.

— Если ты думаешь, что хуже, чем сейчас, уже быть не может, то ты сильно ошибаешься. Может, и обязательно будет, если ты не выступишь в защиту Тома. Дело серьезное, Изабель. Люси еще очень маленькая. О ней есть кому позаботиться. И есть люди, которые могут и хотят дать ей хорошую жизнь. А у Тома таких людей нет. И я никогда не встречал человека, который заслуживал бы меньше страданий, чем Том Шербурн. — Под пристальным взором святых и ангелов Ральф продолжал: — Бог знает, что между вами произошло там, на острове. Одна ложь нанизывалась на другую, причем из лучших побуждений. Но все зашло слишком далеко. То, что ты сделала ради Люси, причинило страдания другим. Господи, конечно, я понимаю, как тебе тяжело! Но этот Спрэгг — тот еще негодяй и просто так не отвяжется! Том — твой муж. В горе и радости, болезни и здравии. Если ты не хочешь, чтобы он сгнил в тюрьме или, того хуже… — Ральф запнулся, не в силах закончить фразу. — Думаю, сейчас у тебя есть последний шанс.

— Куда ты идешь? — с тревогой спросила Виолетта час спустя, видя, что дочь куда-то собралась. — Ты же только вернулась!

— Мне надо выйти, мама. Я должна кое-что сделать.

— Но на улице льет как из ведра! Подожди, пока хоть немного стихнет. — Она кивнула на кучу вещей на полу: — Я тут решила разобрать вещи мальчиков. Старые рубашки, ботинки — их еще можно носить. Я решила отнести их в церковь. — Ее голос дрогнул. — Я надеялась, что ты мне поможешь разобрать.

— Мне надо в полицейский участок.

— Зачем?!

Изабель посмотрела на мать и едва не решилась ей все рассказать, но в последний момент сдержалась.

— Мне надо поговорить с мистером Наккеем, — объяснила она и добавила, направляясь по коридору к двери: — Я скоро вернусь.

Открыв дверь, она увидела на пороге женщину, как раз собиравшуюся позвонить в звонок. Это была промокшая насквозь Ханна Ронфельдт. У Изабель отнялся дар речи.

Продолжая стоять на пороге, Ханна быстро заговорила, устремив взгляд на вазу с розами на столике позади Изабель, будто боялась, что может передумать, если посмотрит на нее.

— Я пришла кое-что сказать. Просто сказать и тут же уйти. Пожалуйста, ни о чем меня не спрашивайте. — Она подумала о клятве, данной Господу всего несколько часов назад, — отступать было поздно. Набрав в легкие побольше воздуха, она продолжила: — Вчера ночью с Грейс могло случиться что угодно. Она отправилась искать вас. Слава Богу, все обошлось и ее нашли целой и невредимой! — Она

подняла глаза. — Вы можете себе представить, каково это чувствовать? Видеть, как дочь, которую вы зачали и выносили, родили и выкормили, называет матерью другую женщину? — Она отвела взгляд. — Но я должна с этим смириться, как бы больно мне ни было. Я не могу поставить свое счастье превыше всего. Ребенка, который у меня был — Грейс, — уже не вернуть. Сейчас это мне очевидно. Она может прожить без меня, даже если я не смогу жить без нее. И в этом нет ее вины. Как не виноваты и вы за решения, принятые вашим мужем.

Изабель хотела возразить, но Ханна перебила ее. Снова устремив взгляд на розы, она сказала:

— Я знала о Фрэнке буквально все, включая его душу. О Грейс же мне довелось узнать очень немного. — Она посмотрела Изабель в глаза. — Грейс любит вас. Наверное, она должна быть с вами. — С неимоверным усилием она заставила себя продолжить: — Но я должна быть уверена, что правосудие свершится! Если вы поклянетесь, что все это дело рук вашего мужа — поклянетесь жизнью! — я позволю вам забрать Грейс.

Изабель, ни секунды не раздумывая, тут же произнесла:

— Я клянусь!

Однако это было еще не все.

— Когда вы дадите показания против этого человека, когда его упрячут в тюрьму, Грейс может вернуться к вам. — Не выдержав, Ханна разрыдалась и со словами «Помоги мне, Господи!» бросилась прочь.

Изабель была потрясена. Снова и снова она перебирала в памяти услышанное, сомневаясь, не почудилось ли ей. Но на крыльце мокрые следы Ханны Ронфельдт и маленькие лужицы от капель, стекавших с ее зонтика.

Приблизив лицо к сетчатой двери, Изабель смотрела на небо, и сверкнувшая молния казалась поделенной на крошечные квадратики. От раската грома звенела крыша.

— Разве ты не собиралась в полицейский участок? — Слова Виолетты возвратили Изабель к действительности. Она обернулась и увидела мать. — Я думала, ты уже ушла. Что случилось?

— Молния.

Изабель поймала себя на мысли, что Люси не испугается ослепительно яркой молнии, раскалывавшей небо. Она с самого начала учила малышку относиться к явлениям природы не со страхом, а с уважением: к молниям, которые могли ударить в башню маяка; к океанам, обрушивавшим на остров огромные волны. Она вспоминала, с каким почтением относилась Люси к световой камере, никогда не позволяя себе дотрагиваться до механизмов и стекол. Она вспоминала, как Том держал малышку на руках на галерее башни маяка, а она звонко смеялась и махала ручками Изабель, которая внизу развешивала белье на веревке.

«Жил-был маяк…» Сколько сказок Люси начиналось с этих слов? «И однажды разбушевался сильный шторм. Ветер дул все сильнее и сильнее, и смотритель зажег маяк, а Люси ему помогала. Кругом наступила мгла, но смотрителю не было страшно, потому что у него имелся волшебный луч».

Перед глазами Изабель возникло искаженное страданием лицо Люси. Она может вернуть свою дочь обратно, может сделать ее счастливой, и все беды останутся в прошлом. Она будет любить ее, ласкать и лелеять, видеть, как она растет… Через несколько лет фея молочных зубов принесет ей монетки [29] , потом Люси начнет взрослеть, и они будут разговаривать о таком большом мире, о том…

29

Ребенку говорят, что, если положить выпавший молочный зуб перед сном под подушку, ночью придет фея молочных зубов и заберет зуб, оставив в подарок монету.