Свет в океане
Шрифт:
— Вы сказали, что если я признаю себя виновным, то мою жену оставят в покое. Вы знаете закон. А я знаю, как хочу поступить.
— Ожидания часто расходятся с действительностью: одно дело — представлять, а другое — столкнуться с реальностью. Тюрьма во Фримантле — ужасное место, где никому не пожелаешь провести двадцать лет.
Том посмотрел адвокату в глаза.
— Хотите знать, где действительно ужасно? Поезжайте в Позьер, Буллекур, Пашендаль! Съездите туда, а потом рассуждайте об ужасах места, где человеку дают койку, пищу и кров над головой.
Фицджеральд
— Если ваше решение признать себя виновным неизменно, я вынужден подчиниться. И тогда вас осудят за все, в чем пока лишь подозревают. Лично я считаю, что у вас не все в порядке с головой… И молитесь Всевышнему, чтобы этот чертов Спрэгг не навесил новых обвинений на суде в Албани.
Глава 32
Гарри Гарстоун закрыл за собой дверь и теперь нерешительно переминался с ноги на ногу посреди кабинета сержанта.
— Ну что еще там?! — недовольно поинтересовался Вернон Наккей.
Откашлявшись, Гарстоун кивнул головой в сторону входа в участок.
— Ближе к делу, констебль!
— Тут посетитель.
— Ко мне?
— Нет, сэр, не к вам.
Наккей угрожающе на него посмотрел.
— К Шербурну, сэр.
— И что? Запиши имя и пропусти, неужели не ясно?
— Это Ханна Ронфельдт, сэр.
Сержант выпрямился.
— Вот как? — Он закрыл папку на столе и почесал подбородок. — Думаю, мне лучше с ней поговорить.
Наккей вышел в приемную.
— Миссис Ронфельдт, обычно члены семьи потерпевших не встречаются с обвиняемыми.
Ханна молча посмотрела Наккею прямо в глаза, и он, смутившись, продолжил:
— Боюсь, что подобные визиты никак не вписываются в обычные рамки. Со всем уважением…
— Но закон их не запрещает? Это не является нарушением правил?
— Послушайте, мэм. Вам и так придется нелегко, когда начнутся судебные слушания. Уж поверьте моему опыту: подобные суды — это настоящее испытание для нервов. И лучше себя поберечь.
— Я хочу его видеть! Я хочу посмотреть в глаза человеку, который убил моего ребенка!
— Убил вашего ребенка? Да что вы такое говорите?
— Малышка, которую я потеряла, сержант, уже никогда не вернется. Грейс никогда не будет прежней.
— Послушайте, миссис Ронфельдт, боюсь, я вас не понимаю, но в любом случае…
— Я имею право хотя бы на это, вы так не считаете?
Наккей тяжело вздохнул. Эта несчастная женщина много лет бродила по городу как призрак. Может, эта встреча позволит наконец ее душе успокоиться и обрести покой…
— Подождите, пожалуйста, здесь…
Узнав новость, Том поднялся с койки, не зная, что и думать.
— Ханна Ронфельдт хочет со мной поговорить? Зачем?!
— Вы не обязаны с ней встречаться, конечно. Я отошлю ее.
— Нет… — остановил сержанта Том. — Я с ней встречусь. Спасибо.
— Как знаете.
Через несколько мгновений в коридоре появилась Ханна. Следовавший
— Я оставлю дверь открытой, миссис Ронфельдт, и подожду снаружи. Или мне лучше остаться?
— Не нужно. Я ненадолго.
Скорчив, по обыкновению, недовольную гримасу, Гарстоун звякнул ключами.
— Ладно, как скажете, мэм, — отозвался он и направился по коридору к выходу.
Ханна молча разглядывала Тома, стараясь не упустить ни малейшей детали: чуть пониже левого уха — маленький изогнутый шрам от шрапнели; пальцы тонкие и длинные, хоть и натруженные.
Он позволил себя разглядывать, будто был добычей охотника, решившей показаться во всей красе прямо у него под носом. Перед мысленным взором Тома проносились яркие картины из прошлого: ялик, тело мужчины, погремушка. А вот он на кухне Грейсмарков пишет первое письмо, с трудом подбирая слова и чувствуя, как внутри все холодеет. Ему вспомнилась, какая у Люси гладкая кожа, как она смеется, как похожи ее развевающиеся на ветру волосы на покачивающиеся в водах Отмели Кораблекрушений водоросли. И как он был поражен, узнав, что знал ее мать с самого начала. По спине поползли капельки пота.
— Спасибо, что согласились со мной встретиться, мистер Шербурн…
Ее вежливость поразила Тома больше, чем если бы Ханна осыпала его проклятиями или запустила стулом в решетку.
— Я понимаю, что вы могли отказаться…
Он коротко кивнул в ответ.
— Странно, не правда ли? — продолжала она. — Всего несколько недель назад я если бы и подумала о вас, то только с благодарностью. Однако выходит, что в ту ночь бояться было нужно вас, а не того пьяного. Тогда вы сказали: «Война меняет человека. В голове все перепутывается, и человек перестает различать добро и зло». Теперь я поняла, что вы имели в виду.
Помолчав, она спросила твердым голосом:
— Я должна знать: это все действительно ваших рук дело?
Том медленно кивнул.
Она скривилась и вздрогнула, будто от пощечины.
— Вы жалеете о содеянном?
Вопрос заставил его сердце сжаться, и он опустил глаза.
— Больше, чем вы можете себе представить.
— Неужели вам не приходила в голову мысль, что у ребенка может быть мать? Что малышку любят и ищут? — Ее взгляд скользнул по стенам камеры и снова остановился на Томе. — Почему?! Если бы только я могла понять, почему вы так поступили…
Он крепко сжал челюсти.
— Я не знаю почему.
— Ну пожалуйста! Попробуйте объяснить!
Она заслуживала того, чтобы знать правду. Но он ничего не мог ей сказать, не подставив под удар Изабель. Он сделал то, что действительно имело значение: Люси возвратили матери, а он нес ответственность за последствия. Все остальное — просто слова.
— Мне действительно нечего вам сказать.
— Тот полицейский из Албани считает, что вы убили моего мужа. Это правда?
Он посмотрел ей прямо в глаза: