Свет в заброшенном доме
Шрифт:
– Кто любит петь и плясать, купите патефон!
– Отнеси бабушке!
– Слыхали, соседушка, крыса судьбу предсказывает, оказывается…
– Так идём поскорее, невестушка, поворожим на Алимджана.
– Где это видано: за мешок моркови купил кило риса!
– А где продают рис?
– Эй, куда прёшь с ослом, олух?! Базар шумит и бурлит, переливается, гул стоит невыносимый. Отовсюду толкаются, напирают. Чтоб не потеряться, мы крепко держимся друг за друга. Впереди идёт мама, я – замыкающим, между нами – пятеро мал мала меньше. Кто-то спрашивает:
– Все эти ваши?
– Слава богу, мои, – улыбается мама. Другой возмущённо толкается:
– А вам-то что здесь, сидели
Мама, оказывается, получила в МТС трёхмесячную зарплату и премии – почти целый мешок денег, потому купила нам всем новую одежду. Больше всех повезло Султану: ему купили хромовые сапожки со скрипом, рубаху зелёную трикотажную, расклёшенные брюки и расшитую узорами тюбетейку. Султан ну прямо женишком стал, хоть сейчас затевай свадьбу.
– Вырос-то как, мой сладенький! – обняла мама радостно сына…
А Зулейха… не знаю, все ли девчонки такие или одна она особая – замучила нас вконец! Она не станет носить, видите ли, бязевое платье, подавай ей из цветного батиста или атласа! Целый час толкала нас по рядам. И ведь что главное – заставила-таки купить, что просила: шёлковое платье с мелкими цветочками, блестящие сапожки, шитую золотом тюбетейку…
– Вот теперь можете с Махмудханом за руку пойти в сельсовет расписаться! – подначивал Султан, но Зулейха в долгу не осталась, жеманно изогнула брови:
– А сам? Сам тоже со своей Саддинисой можешь идти в сельсовет!
Когда собрались домой, я спросил:
– Мама, а вам ничего не купим?
– Если вы одеты, сынок, значит, и я одета, – ответила она тихо.
Возле ворот рынка продавались разные сладости, еда всякая. Тут-то уж Аман и разгулялся. Мы хотели взять чашку нишалды, сесть в чайхане, подкрепиться пшеничными лепёшками, согреться, но Аман упёрся, ни в какую – от нишалды, мол, у него живот болит. Сел прямо на землю и сидит. Тогда мы устроились в кружок вокруг торговки варёным горохом. Торговка завесила нам тарелку гороха, потом другую, третью… А сама без умолку тарахтит, расхваливает свой товар и нас, таких милых, симпатичных детишек. Мы слушаем и едим, едим и слушаем. Смотрим, а таз с горохом пуст, донышко чистенькое.
– Сколько мы вам должны? – поинтересовалась мама, вставая.
– Горох, конечно, не лошадь и не верблюд… – туманно ответила торговка, отворачивая лицо.
– Так сколько же?
– Триста дадите, и ладно, миленькая. Мама вздохнула, достала из хурджина три сторублёвых бумажки.
Осталось последнее дело, намеченное на сегодня: сняться на карточку, чтоб послать отцу.
Фотография находилась за дровяным базаром, еле отыскали. Очередь была длинная: всем хотелось послать на фронт своё фото. Когда подошла очередь, кудрявый человек с чёрной повязкой на глазу пригласил нас в низенькую комнатку, в которой стоял какой-то непонятный хороший запах. Мама села на табуретку, мы с Султаном встали по бокам, малыши сели на землю. Фотоаппарат выглядел угрожающе: похожий на патефон ящик установлен на трёх деревянных ножках, сбоку свисает резиновая кишка, глаз не меньше пиалы, уставился на нас не мигая, вот-вот выстрелит. Одноглазый человек приник к ящику, закрыв голову чёрным покрывалом, прицелился было в нас, как вдруг Усман, который давно дрожал как осиновый лист, закричал «папочка!» и бросился вон. Следом за ним пулей вылетел Аман. Вот тебе и карточка! Поймать их труднее, чем диких горных коз. С целый час гонялись мы за ними по району, пока изловили и привели обратно. Да что толку, заставить их спокойно сесть перед аппаратом так и не удалось.
Сфотографировались без них,
– Кароматхон, чем вы обидели этих малышей? – указала она на всё ещё хныкавших Амана и Усмана. Мама рассказала, что случилось. Директор засмеялась, вспомнила, как в детстве она тоже выкинула такую штуку, потом вынесла из кабинета колотого сахару и раздала нам по кусочку. Они с мамой заговорили о делах. Директор пообещала послезавтра отремонтировать мамин трактор.
Потом мы гурьбой направились домой, прямиком через поле. Мы хотели поскорее попасть в кишлак, чтоб похвастаться перед ребятами обновками. Больше всех радовался Султан, он громко пел: «Вошёл я в сад цветущий, увидел тебя, бутон нерасцветший!» Его бегом обогнал Аман, высоко поднимая ноги в новых сапогах.
– Мама, хотите прочитаю вам стих?
– Сам сочинил?
– Сам.
– Читай, послушаем.
Аман упёрся руками в бока, склонил голову к плечу и начал, сверкая глазами:
Борода, как у козла.Как у чёрта, душа зла.Не могу копейку дать,Чтоб четыре не содрать. [28]28
Здесь и далее перевод стихов В. Евпатова.
Мама вдруг замерла, глаза её испуганно округлились.
– Ой, сынок, что будет-то, если это услышит дядюшка Мели?
– Пусть услышит, я его не боюсь!
Мама шутливо погналась за ним. Остальные тоже припустили бегом. Кишлак был уже близок.
Сумаляк мой, сумаляк!
Вечером двор тётушки Тухты стал неузнаваем. В дальнем конце врыли в землю громадный чугунный котёл. В нём кипел, сердито бурча, сумаляк – кашеобразная сладость из пшеничного солода и муки, которой отмечается приход весны и пора сева. Здесь, вокруг казана, вертятся ребятишки, хвастаются деревянными ложечками и лопаточками, изготовленными ещё днём, кричат, шумят, борются.
– Эй, пустоголовые, ну-ка, марш на улицу! – хватается за кочергу тётушка Тухта, когда становится невмоготу.
– Сумаляк, сумаляджан [29] , сумаляк! – поёт Акрам Знаток, прыгая на месте.
– Голодному вместо хлеба он! – вторит Махмудхан.
– Бездушному душою он! – добавляет ещё кто-то.
Тётушка делает вид, будто вовсе рассвирепела.
– Вот я вас изловлю, шкуру сниму, соломой набью! – Засучивает она рукава, приподнимает подол длинного платья, чтоб пуститься в погоню. Но куда там, мы врассыпную, брызгами: кто сигает через дувал, кто – через изгородь, кто – в калитку, кто поверх калитки – и нет нас.
29
Сумаляджан – сладкодушный.
А на улице в разгаре игры. Одни в лапту играют, другие – в «Бей мячом», третьи – в «Беги, мальчик, от потопа».
Для начала мы с разбега врезались в толпу играющих (крику было девчачьего!).
– Многодетный, давай сыграем «Ряд на ряд»! – предложил Хайит Башка.
– Начали! – отбежал я на середину улицы, где лежал толстый слой пыли (не больно падать).
Вам не приходилось играть в такую штуку? Пять-шесть самых здоровых и крепких ребят становятся в круг в обнимку, человек десять мелкотни пытается свалить их, разнять.