Свет в заброшенном доме
Шрифт:
– Зачем ты отказываешься, сынок? – Голос директора был слаще прежнего, ну просто мёд. – В конце концов я вам не чужая!
С Каромат мы вместе учились на курсах механизаторов, в партию вступили в один день, я и свадьбу её сама организовала, сама на дойре играла и «Яр-яр» [35] пела. Смерть, говорят, приходит не спросясь… Что ж делать, раз так случилось?.. Ты должен позаботиться о своих братьях и сёстрах…
– Как-нибудь прокормимся.
– Ох, трудно тебе придётся, парень…
35
«Яр-яр» –
– Ничего. Вступлю в колхоз… буду работать. – Я чуть не плакал. А точнее, я давно уже плакал, нос мой был совсем мокрый.
Директор МТС говорила ещё долго. Председатель колхоза помалкивал, изредка хлопал единственной рукой по голенищу сапога. Дядюшка же Туран вдруг ни с того ни с сего взбеленился, накинулся на меня. Ты, такой-сякой, точная копия своего папаши! Районное начальство тебе добро творит, а ты нос воротишь! Хочешь, отстегаю я тебя сейчас, дурака, солдатским ремнём?!
Лишь после этого заговорил наконец раисака. Он сказал, что с этой мелюзгой, то есть с нами, дела не сладишь, лучше всего заглянуть к старику Парпи-бобо и обсудить всё по мирному. Потом он провёл рукой по лицу и решительно поднялся. За ним последовали остальные. Я тоже, разумеется, присоединился.
Парпи-бобо лежал на сури во дворе, укрытый множеством одеял. Гости поздоровались с ним, справились о здоровье. «Ничего себя чувствую, со вчерашнего дня мало-помалу начал двигаться», – ответил дедушка. Директор МТС, оказывается, давняя знакомая деда. Она не сразу приступила к делу, а сказала, что очень расстроилась, узнав, что невестка сбежала с другим, бросив мужа-фронтовика. Зря вы тогда не женили сына на мне, не захотели трактористку в невестки брать. Зачем, мол, она мне, палисадник пахать, что ли?! – – пошутила она.
– Кто знал-то, доченька, что так обернётся… – беспомощно повертел головой дедушка.
Директор засмеялась.
– Не расстраивайтесь, я и теперь готова выйти за Бурибая. Буду ждать его, хорошо?
– Ты всё ещё трактор гоняешь? – поинтересовался Парпи-бобо.
– Э, отстали вы, дедушка! – воскликнул раис-ака. – Ваша будущая невестка давным-давно начальник всех трактористов!
Парпи-бобо, видно, стало неудобно лежать при людях: ведь на кого ни посмотришь – начальник. Выбрался из-под одеял, сел, протянув ноги. Мы подложили ему за спину подушки.
– Молодец, доченька, расти ты и впредь, – пожелал дедушка, глядя на директора МТС. – Выходит дело, ты теперь на коне горячем разъезжаешь?
– Не на коне, а на пароконном тарантасе, – пояснил горделиво дядюшка Туран.
– На тарантасе, говоришь?! – обрадовался дедушка. – Молодцом, молодцом. Послушай, доченька, а не могла бы ты одолжить мне на денёк тот свой тарантас, на мельницу съездить? А то я уже и на осла не могу взобраться.
– Вам я его не на один день, на целую неделю могу дать. Вы у нас человек знаменитый. Вся область говорит о вас, о том, что вы купили на свои деньги пушку!
Ещё она сказала что-то насчёт того, что районное начальство благодарность получило от вышестоящего за сознательное патриотическое отношение, – я не всё запомнил.
– Послушай-ка, – оживился вдруг дедушка, – а не могли бы дать мне на денёк ту самую пушку?
– А зачем она вам?
– Я застрелил бы соседа Мели, – признался дедушка. Все засмеялись, русская тоже улыбнулась. Странно, как мы сюда пришли, она не отрывает от меня взгляда. Глядит и глядит, мне аж неловко стало. Ну чего, спрашивается, забавного углядела?!
– Мы приехали забрать детишек, – кивнула в мою сторону директор МТС.
– В детдом? – вздрогнул дедушка и сразу стал маленьким и беспомощным. – Я же вам уже говорил, что нет.
– Подумайте ещё раз, дедушка. Вы сами больны, не работаете…
– Слава аллаху, ещё не умер – живой! И подступили они к деду с четырёх сторон.
Заговорила и русская тётя. По-узбекски она говорила очень даже хорошо. Вы не смотрите, что детдом называется «сиротским домом», внушала она дедушке. Для детишек там не жизнь, а удовольствие. Государство их кормит, одевает, обувает и учиться заставляет. И там им не будет хуже, чем дома. И вообще ребят хотят забрать временно. Как только Парпи-бобо поправится, встанет на ноги, сами же привезут обратно.
Директор МТС заявила, что она останется вечным должником перед прахом мамы, если не сдаст нас в детдом. Будто бы мама каждый день посещает её во сне и говорит: «Не забывай о моих детях, подруженька, я их оставила на тебя…» Вот так атаковали они деда.
– Во всяком случае, кяфирами они там не станут? – начал вроде сдаваться Парпи-бобо.
– Ой, отец, они там вырастут настоящими людьми!
– Ладно, дети мои, вы на меня не слишком-то напирайте. Я должен с ними, с малышами, тоже посоветоваться. Ответ получите завтра. Так, значит, доченька, ты не прочь стать моей невесткой?
– Я же сказала, ата, начинайте приготовления к свадьбе.
– В таком случае свари-ка нам небольшой пловец. Должен же я посмотреть, как ты умеешь готовить. Кроме того, зарежь я даже жирного барашка – не смог бы дозваться таких дорогих гостей. Эй, старуха, неси-ка сюда морковь!
Оказалось, что гости очень торопятся и на плов остаться не могут. Одним пловом не отделаетесь, пошутили они, мы от вас ещё не такое угощенье потребуем. Дайте только срок, пусть вернутся ваши сыновья, настанут мирные дни. Не один кувшин с вином придётся вам распечатать. Посмеялись они так и ушли.
Часть вторая
НА ЧУЖБИНЕ
Аман – сын русской тёти
Мы выгрузились с арбы у ворот детдома. Дядя Разык и Парпи-бобо расцеловали нас, пообещали почаще навещать и, несмотря на крики и плач Амана с Рабиёй, быстренько развернулись и укатили прочь. Я взял на руки Амана, русская тётя Рабию, и мы вошли в ворота. Двор был огромным, в глубине его стояли высокие кирпичные дома. Русская тётя попросила нас подождать, сама ушла в один из маленьких домиков, расположенных в сторонке. Откуда ни возьмись, сбежалась целая куча ребят. Они окружили нас, стали разглядывать, как каких-нибудь там обезьян или медвежат из зоопарка. Иные смотрели на нас, готовые вот-вот показать язык, другие – вроде бы жалея: бедняжки, мол, попались, а третьи точно приглядывались, нельзя ли выбрать кого из нас в друзья. Многие, по-моему, с неодобрением отмечали, что мы немытые, нечёсаные, в грязных лохмотьях. Сами они были чистенькие, в одёжках без единой заплаты. И сытые вроде, нет в глазах того голодного блеска, который давно не сходил с наших глаз, лица гладкие, улыбчивые.