Свет в заброшенном доме
Шрифт:
– Оббо, Мариямхон, – неожиданно рассмеялся дядюшка Разык, – вы упрямы, как тысяча русских.
– Я и есть русская! – засмеялась Мария Павловна.
На том они и помирились. Тётя Русская пообещала довести число членов нашей бригады до сорока. Двадцать человек будут работать до обеда, двадцать – после обеда. Тогда все мы сможем и учиться и работать.
– Договорились? – протянула руку Мария Павловна.
– Какие у вас мягкие руки, – сказал дядюшка Разык вместо ответа, покраснев как свёкла.
В тот день тётя Русская до вечера пропадала в нашей бригаде. Помогала своим приёмным
– Дильбар, письма есть от мужа?
– Ох, уже три месяца ни весточки.
– От моего тоже ничего.
– Лишь бы живы-здоровы были!
– Не слышали, один бекабадец без обеих ног вернулся с фронта?
– Слышала. Говорят, жена его на руках носит, как младенца.
– Парпи-бобо, на базар не ездили?
– Ездил, сынок.
– Какие там цены?
– Дороговизна, сынок.
– Слышали новость?
– Какую?
– Вчера в Яйпане говорили, дедушкина пушка в обратную сторону стреляет.
– Ври побольше!
В самый разгар толков в чайхану вошёл председатель, как обычно, в сопровождении матери. Хайри-хала присоединилась к женщинам, без устали обменивающимся новостями, Машраб-ака поднялся в президиум, позвенел колокольчиком, а когда шум стих, обратился к сторожу:
– Все собрались, Урзак-бобо?
– Все как есть! – доложил тот.
– А малышня тут зачем, или я с ними в лапту буду играть?
– После собрания можно в «Верхом на осле»! – тут же встрял Хайит Башка. Никто не успел засмеяться – раис-ака яростно затряс колокольчиком.
– Тих-ха! Товарищи, наши джигиты там, на фронте, бьются не на жизнь, а на смерть… А мы с вами до сих пор не начали пахоту. До сих пор. Арыки и зауры [47] не чищены…
С места не спеша поднялся Парпи-бобо.
47
3аур – водоотводная канава.
– Дай-ка мне сказать, Машраб. Насчёт чистки арыков и зауров ты можешь не торопиться, сын мой. Земля ещё мёрзлая, время терпит. Ты ответь мне вот на какой вопрос, Машраб…
– Какой там ещё вопрос? – нетерпеливо спросил раис-ака.
– Люди говорили, что получены четыре ящика хозяйственного мыла. Куда они подевались, а?
– Проданы.
– А? – направил ухо на председателя дедушка.
– Продали, говорю. На вырученные деньги купили жмых для волов.
– Товба, – удивился Парпи-бобо. – Ну ладно. А куда делись триста метров ситца? Почему их не распределяете среди колхозников? Ты видишь, Машраб, как люди одеты? Заплата на заплате…
– И ситец пустили на продажу.
– А?!
– Да, продали, чтоб купить мельничный жёрнов.
Среди людей поднялся ропот, все заговорили разом. Раис позвенел было в колокольчик, но шум стал громче. Тогда с места встала Хайри-хала:
– Эй,
Вмиг наступила тишина. Даже Парпи-бобо испуганно съёжился, виновато опустил голову. Хайри-хала пристально оглядела всех присутствующих, потом заговорила:
– В распоряжении нашего колхоза всего лишь один трактор да несколько пар волов. А земли у нас, слава аллаху, четыреста гектаров. Сможем ли мы вспахать её всю на голодных, хилых, немощных волах? Нет, конечно. Что касается жёрнова… кто считает, что мы обойдёмся без мельницы, куда бегаем через день, пусть тот встанет с места!
Никто, конечно, не осмелился встать. Дело было ясное. Нельзя без сытых волов, без мельницы тоже.
– Товарищи! – крикнул раис. – Товарищи колхозники! Собрание считаю открытым.
Раздались аплодисменты. Это в основном тешились детишки и мои ровесники, почувствовавшие себя взрослыми. Председатель зазвенел колокольчиком.
– Ладно, – махнул он рукой, – не будем избирать президиум, чтоб не терять время, согласны?
– Согласны! – заорала ребятня.
– На повестке дня один вопрос. Никто не возражает?
– Мы не против.
– Тогда, товарищи, перейдём к этому вопросу. Колхоз наш получил три пары кирзовых сапог. Сегодня мы должны распределить их между собой. Никто не против? Тогда слово для доклада предоставляется мне… Парпи-бобо, чему вы там ухмыляетесь, или я вам анекдоты рассказываю? Так… товарищи, из районной потребительской кооперации получены три пары сапог. Я предлагаю одну пару из них передать бригадиру Усману, который всю зиму не вылазил из воды, промывая засолённые участки земли. Вторая пара, считаю, причитается мне как вашему председателю. А вот кому достанется третья, решать вам…
– Дядюшке Разыку! – заорали члены нашей бригады.
– Дяде Турану! – загалдели «плаксы».
– Хорошо! – вскинул руку председатель. – Третья пара сапог выдаётся двум бригадирам-инвалидам молодёжных боевых бригад – Разыку и Турану. Никто не против.
Люди расходились с собрания расстроенные. Созвал общее собрание ради каких-то трёх пар сапог из свиной кожи, морочит нам головы, ворчали одни. Тебя-то, дурака Машраба, давно следовало прогнать с должности, говорили другие, да очень уважаем твою маму. был безмерно счастлив. То ли потому, что стал членом колхоза и имел право наравне со взрослыми голосовать на собраниях, то ли потому, что рядом со мной шагала Дильбар, которая день ото дня становилась мне всё роднее и ближе. Дильбар, если хотите знать, и к младшеньким моим относится очень хорошо. Когда мы прибыли из Ташкента, Мария Павловна хотела забрать её к себе, так она не согласилась.
– Никуда я не пойду, – заявила Дильбар, – голодные ли, сытые ли, мы будем всегда вместе.
Теперь она тоже колхозница, зарабатывает в день чашку супа и две лепёшки из джугары, половину несёт в дом, моим младшеньким.
– Дильбар, о чём ты думаешь?
– Не знаю… а вообще, о многом. О вас тоже.
– А что ты обо мне думаешь?
– Трудно вам приходится. Тётушка Тухта как-то сказала, что вы уже в старичка превратились… Ариф-ака, дайте слово, что с сегодняшнего дня не будете так надрываться, вырабатывать две нормы, ладно?