Свет во тьме

Эшли Аманда

Сара уже поворачивалась, чтобы уйти, как вдруг дверь распахнулась сама и она оказалась лицом к лицу с Габриелем.

По его лицу было видно, что он не слишком рад видеть ее.

— Дорогая, что ты здесь делаешь?

— Как раз об этом я хотела бы спросить тебя.

Габриель перешагнул порог и захлопнул за собой дверь.

Сара нахмурилась, встретив его странный взгляд.

— С тобой все в порядке?

— Все прекрасно, — ответил он, не желая вдаваться в подробности. Для него стоило огромных усилий стоять перед ней в разгаре

дня, когда его силы были на исходе. Ему помогало отсутствие света внизу и страстное желание увидеть ее хотя бы еще один раз.

— Ты в этом уверен? — усомнилась Сара. — Вид у тебя довольно больной…

— Все прекрасно. — С деланно небрежным видом он прислонился к двери, боясь пошатнуться и напугать ее. — Чего ты хочешь, Сара?

— Не могли бы мы подняться наверх и поговорить?

— Я как раз занят теперь.

— Занят?

— Не надо вопросов, дорогая.

Прикусив губу, она противилась желанию накричать на него, сказать, что не желает больше связывать себя этим нелепым обещанием, но что-то в глубине его глаз удержало ее от этого.

Габриель сжал кулаки, силясь преодолеть дневную летаргию. Взгляд его был устремлен на пульс, бьющийся на ее горле. Он голодал уже несколько дней, и ее близость вкупе со знанием, что через нее он может насытиться, составляли для него искушение, которому он не мог долго сопротивляться. Он чувствовал запах крови, бегущей в ее венах, слышал резкие толчки ее сердца.

— Сара, ты должна уйти. Я приду к тебе вечером, раз ты этого желаешь. Тогда и поговорим.

Она кивнула, изумленная его явной слабостью, странной бледностью его кожи и прерывистым дыханием. Может, он болен? Она смотрела на дверь позади него, гадая, какая тайна может скрываться за ней.

— Сара… пожалуйста, иди.

— Я увижу тебя вечером?

— Да, — хрипло выдавил он. — Вечером.

Он смотрел, как она поднимается по ступеням, прижимаясь к двери и чувствуя, как уходят последние силы.

Глубокий вздох вырвался из его груди, когда он услышал, как захлопнулась входная дверь. Только после этого он вернулся в свое убежище.

Образ Сары, полный сострадания, сопровождал его в пустыню забвения.

Она знала, что Габриель в зале, еще не успев ступить на сцену. Ее пульс убыстрялся от сознания того, что он наблюдает за ней. Впервые за три недели Сара чувствовала музыку и свои движения.

Морис окинул ее быстрым испытующим взглядом во время па-де-де, и она поняла, что он заметил эту перемену. Было трудно не заметить. Сара вдруг ощутила, что ноги ее легче воздуха, колени сгибаются без малейшего усилия, радостно и свободно. Ее сольная партия была полна жизни и страсти.

Морис оказался с ней рядом, едва упал занавес.

— Он здесь, не так ли?

— Кто?

— Не прикидывайся, Сара-Джейн. Ты очень хорошо знаешь кто. Габриель. Он ведь здесь?

— Я не знаю… — Она кивнула, понимая, что лгать бесполезно. — Да.

— Надеюсь, ты не собираешься встречаться С НИМ?

— Как

раз собираюсь.

— Я не разрешаю тебе.

— Боюсь, ты забываешься, Морис.

— Ничуть. Я слишком хорошо помню, какой напуганной ты вернулась от него из отеля. Помню кошмары, которые не давали тебе уснуть, и то, что ты не могла оставаться одна. Он был причиной твоего страха и кошмаров. И вот ты собираешься начать все снова.

— Прости, но я должна увидеть его хотя бы еще раз.

— Зачем? — Голос Мориса был полон тревоги и желания понять. — Зачем, Сара-Джейн? Чем он так удерживает тебя?

— Исключительно тем, что я считаю себя обязанной ему.

— Ты ничего ему не должна!

— Нет, должна. Неужели ты не понимаешь? Благодаря ему у меня все, что я имею. Все! Моя квартира, одежда, первые партии в театре. Всем этим я обязана ему.

— И что же он желает в награду?

— Он никогда ничего не просил у меня. — Морис недоверчиво усмехнулся. — Это правда! Он-моя семья, Морис, ближе, чем семья, которой у меня не стало. Он заменил мне ее, и я не могу огорчить его!

Вздохнув. Морис сдался и, отвернувшись, пошел прочь, чувствуя каждый свой шаг. Он никогда не считал себя забиякой и глупцом, но в этой ситуации, кажется, оказался и тем и другим.

Сара внимательно наблюдала за Габриелем, когда они уселись за своим любимым столиком в кафе. Она готова была поклясться, что днем он был нездоров. Кожа его казалась болезненно натянутой, глаза горели как в лихорадке, голос был хриплым и слабым. А теперь он выглядел таким сильным, подтянутым и элегантным. Весь в черном, как обычно. На щеках играет румянец, глаза сияют. Сара тряхнула головой. Может быть, только ей он кажется таким красивым и благополучным?

— Что-то беспокоит тебя, дорогая? — спросил он голосом, звучным и проникновенным, как и всегда.

— Нет, ничего.

— Ты зачем-то хотела меня видеть?

— Я хотела извиниться за свое поведение в тот последний вечер. У меня не было права допрашивать тебя. Я прошу извинить меня

Как обычно ее искренность подействовала на него.

— Ты имела полное право на свои вопросы, дорогая, — миролюбиво сказал он. — Мне лишь жаль, что я не мог дать тебе на них ответы.

— Но что-то гнетет тебя. Почему ты скрываешься в этом заброшенном коттедже?

«Как мило с ее стороны беспокоиться обо мне», — подумал он.

— Нет, Сара, меня ничего не гнетет. По крайней мере не го, о чем ты думаешь. Я ведь уже говорил тебе, что веду очень замкнутый образ жизни, и это, конечно, должно казаться странным такой молодой особе, как ты.

— Я… Ты был болен все это время, с того раза, как мы расстались?

Мускул дрогнул на щеке Габриеля. Должно быть, он выглядел подобием смерти, когда она видела его сегодня утром в коттедже, и как она, вероятно, удивлена теперь его внезапным выздоровлением?

— Нет, дорогая, я не был болен в том смысле, как ты это понимаешь.