Свет во тьме
Шрифт:
— Ась, — прошептал муж, отвлекая от составления крупного плана мести. — Ты лежала в стазисе тридцать два дня.
Мстить внезапно расхотелось. Потерянное время серьёзно ранило душу так, что я непроизвольно всхлипнула, поглаживая животик. Только не плакать, вредно это для маленького. Ой как вредно.
— А выгляжу на все пять, если не на шесть.
— Мы предполагаем, что у вас скорее всего двойня, — услышала ответ на свои мысли, а после дошло, что я это вслух произнесла.
— Двойня? — повторил Дейсон обеспокоенно.
Не поняла, что ему не нравится? Желал ребёнка — получил. Двое, так радоваться нужно,
Настроение менялось как калейдоскоп.
— Это не опасно? — спросил ректор. От услышанного далее я и вовсе в шоковом состоянии очутилась. — Разве подобное возможно? У арайтов не может быть больше одного ребёнка за раз. Иначе мать погибает, не выдерживая физического истощения внутренней энергии.
Не знаю как, но перед глазами промелькнуло виденье из детства. Ну как из детства, подростковые годы, когда я начала гулять в деревне с симпатичным мальчиком из другого города.
Мне тогда едва пятнадцать стукнуло, а повышенное внимание кружило голову. Он был прямо… как вспомню — до безумия милым. Лицо овальное, серые глаза в обрамлении чрезвычайно длинных ресниц. Короткий ёжик чёрных волос, вечно прикрытый кепкой с покемоном. По секрету, их я обожала смотреть, но старалась не распространяться остальным о своём увлечении аниме. Боялась, что стану изгоем за это.
Да, я совру, если скажу, что мы ни разу не целовались. Вадим стал тем самым, кто украл мой первый поцелуй. Однажды поздним вечером, когда меня проводили, бабушка решила поведать то, о чём знает исключительно наша семья.
— Асечка, — ласково обратилась она ко мне. — Ты с ним не увлекайся слишком, а то сама потом жалеть будешь, как моя прабабка в прошлом.
— Почему? — удивилась я.
Многие начали бы бунтовать и доказывать свою точку зрения. Но я не могла, для меня бабуля как мама, которой нет. Отец часто привозил к ней в деревню, дед в подобные моменты вечно пропадал в огороде, а она хозяйничала по дому да за мной следила. Уважала и уважаю её по сей день.
Поженившись, мы с Никитой регулярно ездили туда летом помогать. Дед тогда нарадоваться не мог, что в их рабочем полку прибыло помощников.
Ох, сбилась я что-то с мысли.
— Внученька, — тяжко вздохнула бабушка. — Давно-давно это было, но из уст в уста непрерывно передаётся. Прокляты мы за тяжкий грех праотцов и праматерей. Согрешили они давным-давно, а расплачиваемся мы до сих пор самым главным, что есть у нас…
— Чем? — воскликнула я, тогда не удержавшись, теребя от волнения белую нитку, торчащую на коротких шортах.
— Один-единственный ребёнок может быть по нашей крови, — ничуть не обиделась пожилая женщина. — И больше детей не можем рожать, хоть как ни старайся, ничего не помогает.
— А знахарки, ведуньи? — я хотела не верить словам, но в то же время понимала, что всё сказанное — правда.
— Они-то и рассказали о тёмном проклятии. Так что ты береги себя и не лезь как прабабка на рожон, а то, как она, будешь воспитывать одного, и никто на тебя ни в жизнь не посмотрит, — словно в глубоком трансе закончила она нравоучения.
Лето подходило к концу. Мы так и расстались с Вадимом, но не как пара, а как лучшие друзья.
Почему же я не осталась с ним?
Причиной оказалась соседка Катька с соседнего двора. В тот день у неё был день рождения. Веселились, как могли, вот только в какой-то определённый момент местные мальчишки принесли совсем недетские напитки. Откуда взяли, до сих пор гадаю, но одно прекрасно запомнила: мы все напились до чёртиков. Вот тогда-то Катя и поделилась своим секретом со мной, что любит она Вадима не первый год, и жизнь без него ей не мила. Я бы и дальше её внимательно слушала, но стало дурно и как-то слишком плохо. Помню, что бабушка пришла и родители Кати.
Ох и попало тогда всем, мама не горюй.
— Что же нам делать? — причитала бабуля, приведя меня домой.
— Спокойствие, только спокойствие, — не ругаясь, произнёс дедушка. — Дело-то житейское. Ребятёнка спать, а я пойду Косте позвоню да скажу, чтоб завтра к вечеру приезжал дитё забирать.
На том и порешили они, а я после того случая ни в жизнь пить не собираюсь.
— Ася? — Дейсон легонько ущипнул за руку. — Что с тобой?
— А? — я вопросительно посмотрела на ректора и рассмеялась.
Да, знатно я задумалась, что совершенно забыла обо всех и каждом. Видел бы кто-то выражение моего мужчины и Манта Игнатовича. Обеспокоенные, то глазами на приборы смотрят, словно те им что-то поведать могут, то друг с другом переглядываются.
— Всё со мной хорошо! — бодро произнесла я и призналась. — Просто вспомнила кое-что, но не знаю, будет ли это чем-то полезно.
— Что же вы вспомнили эдакого? — заинтересовался лекарь, постукивая по металлическому наконечнику трости указательным пальцем.
— О проклятье, что у нас может быть исключительно один ребёнок и не более в жизни, — поделилась я знаниями.
— Что вы сказали? — густые брови Манта приподнялись. — Я ничего не смог расслышать, словно блок стоит, а вы?
— Услышал каждое слово, — дыхание Дейсона сбилось. — Проклятье тьмы, но как оно попало в мир живых людей неясно.
— Рассказать сможешь? — серьёзно спросил Мант.
Муж кивнул и аккуратно пересадил меня на кровать. Нехотя поднялся с места, отошёл на несколько шагов. Взмахнул правой рукой, образовывая замкнутый контур с пятиконечной звездой внутри. Едва встав в него, он передал мои слова, при этом на последнем побледнел, покачнувшись, из носа потекла кровь. Хотела подбежать к нему, помочь, но не позволили.
— Хуже, дурёха, сделаешь! — строго проговорил лекарь. — А ты давай осторожно из сплетенья двух форм выходи. Огромного взрыва нам здесь ещё не хватало.
— Поможете разобраться в этом? — устало произнёс Дейсон, скидывая тонкие золотистые нити с ног, рядом с ним заклубился маленький сгусток тьмы, цепляющийся за небольшой каблук лакированных ботинок.
Беспокойство о любимом заставило прикусить губу. Неужели не видит, что происходит поблизости, или специально делает вид? Как жаль, что расу арайтов подробно изучить до сих пор не удалось, а теперь переживай, всё ли должно таким образом обычно происходить. А всё потому, что у каждого своя сила и техники со специальными приёмами, хоть бы что-то одинаковое водилось, но нет, запрещено им — равновесие пошатнётся. Да и многие со временем обратно в мир людей возвращаются, совершенно забывая свою жизнь в Межмирии. Кроме, конечно, некоторых особенных рас — изначальных сего мироздания, которые активно продолжают жить, сохраняя общеустановленный порядок вещей.