Свет вылепил меня из тьмы
Шрифт:
Человек № 3. Это человек, для которого высшей ценностью его жизни являются разум, интеллект и способность мыслить и рефлексировать. Он будет выбирать такую траекторию в жизни, которая позволит ему максимально понимать, знать. Эти люди, как правило, проповедуют индивидуализм, строгую социальную иерархию и элитарность. Если это умные люди, то все социальные утопии о совершенном социуме они помещают в будущее, ибо никакая нормальная логика не может поместить это в настоящее. Эти люди очень часто при недостатке ума становятся скептиками и циниками, попадаясь в психологическую ловушку инфернальности, которая звучит очень просто: «Каждый шаг от рождения есть шаг в могилу» или «Жизнь – это болезнь, которая всегда кончается смертью». Такие люди выстраивают сложнейшие иерархические организации, тайные общества с множественными ступенями посвящения. Это дает им почву для игры интеллекта и создает атмосферу замкнутого сообщества, куда можно попасть только (как они уверены) по объективным показателям.
В быту – это конкурсный набор в вузы, избрание академиков и тому подобное, в политике – это сложные игры власти. Эти люди начиная с XVII века захватили власть в социуме. Власть политическая, государственная и прочая принадлежит людям № 3, во всяком случае, в западноевропейском сообществе, включая сюда Северную Америку. Никакой другой человек, ни № 2, ни № 1, к власти прийти в наше время не может. А придя к власти, люди № 3, естественно, подстроили под себя социум. Такова социальная действительность. Поэтому люди № 1 и № 2 чаще, чем люди № 3, оказываются в убежищах различных традиций, проиграв людям № 3 в жизни. Люди № 3 приходят в традицию очень редко, и обычно это люди действительно не средних интеллектуальных возможностей. Наверное, это связано с какой-нибудь личной катастрофой. Потому что люди № 3 наиболее часто испытывают тотальное одиночество.
Человек № 4. Это так называемые целостные, тотальные люди, люди, для которых высшей ценностью жизни является переживание собственной целостности, себя как целого. Эти люди никогда, за редчайшим исключением, не становятся такими случайно. Как правило, это продукт работы той или иной традиции. Хотя, безусловно, правило без исключения – это догма и глупость. Безусловно, такие исключения случаются, потому что любой человек в момент большого подъема внутренних сил может пережить это состояние. И это может так ему понравиться, что станет целью и смыслом его жизни. И тогда он может достичь такого уровня и качества внутреннего бытия, при которых у него исчезнут противоречия между чувством, природой и разумом, все это переплавится в некое целое. Такой человек может стать учеником в полном смысле этого слова. Люди, которые находятся на пути к этому состоянию, для которых это состояние стало целью, ценностью и смыслом жизни, в строгом определении называются послушниками, ибо они движутся только к старту, стартовой черте. Они еще не на пути, но уже движутся к началу этого пути.
Человек, который попадает в категорию послушника, живет целевым бытием, подчиняя, переосмысливая и оценивая все только из одного критерия. Этот критерий и есть временно исполняющий обязанности Я, или кристалл. В литературе для этого употребляются разные слова, но смысл у них у всех один: это человек, который пытается действовать. Все остальные люди имеют только иллюзию действия. Все, что с ними происходит, случается само. Но поскольку жить, зная это, неудобно, человек создал массу психологических приспособлений, которые создают иллюзию выбора, поступка, решения и движения согласно плану.
Вырваться из этой механистичности можно либо через откровение, которое изменит вас до неузнаваемости и, как говорят, сделает вас другим человеком, либо через целевое бытие. Целевое бытие может быть порождено совершенно разными причинами: подлинной любовью, жаждущей резонанса, или подлинным разумом, который видит примитивность и банальность предлагаемой ему жизни. Целевое бытие может возникнуть и в результате различных практик, через которые человек приходит к открытию возможности быть целым. К такому же качеству бытия может привести и жизненная катастрофа, как мы говорим, промысел Божий.Люди, прорывающиеся к целостности по причине посетившего их откровения, – это люди веры. Люди, прорывающиеся к целостности благодаря качеству своего разума, – это люди знания. Те, кто прорывается к целостности в результате катастрофы, – это люди войны. Это воины, и их путь – это путь воина. А люди, живущие в убежище, – это и есть дети человеческие.
Приди на помощь моему неверью!
Я вернулся из экспедиции. Во время экспедиции из Сибири я писал письма студийцам. Прямо как Константин Сергеевич Станиславский. А потом мне пришла пора идти в армию. Кем я тогда работал? По-моему, тарщиком или грузчиком… Я уже не помню, кажется, на хлебзаводе. На этом заводе в разное время я был и тарщиком, и слесарем, и грузчиком. Там работала мама, вот я там и подрабатывал. Тарщик – это тот, кто ящики сколачивает. Я научился забивать гвоздь с двух ударов, выполнять и перевыполнять норму. Пришло время идти в армию. И забрали меня в армию. И отправили в Сибирь. Почти туда же, где я только что был, в город Нижнеудинск. В школу младших авиационных специалистов. Там было три события, которые мне запомнились.
Первое событие. Все эти годы у меня время от времени случались приступы, пять-шесть раз в год. И вот у меня случился очередной приступ, и меня отправили в санчасть, куда я имел неосторожность захватить с собой книгу, которую тогда читал. Это были «Философские тетради» Ленина. Мне очень нравился его темперамент, я представлял, как Владимир Ильич сидит в лондонской библиотеке, в этой тишине, в этой цитадели интеллекта и культуры… и своим почерком пишет: «Сволочь идеалистическая!!! пуж-пуж-пуж!!!» – и три восклицательных знака. Мне все это было очень любопытно. И майор, начальник санчасти, увидел у меня в руках эту книжку. Это его взбесило, он начал на меня орать, что я тут выпендриваюсь, что что-то демонстрирую, что я вообще симулянт и прочее, прочее. Короче говоря, он выгнал меня из санчасти, а дело было поздним вечером.
Я прихожу в казарму, весь оскорбленный, естественно. А роты моей нет, они в карауле. И тут я решаю, что не могу перенести этого оскорбления и надо покончить с собой. Отсюда это очень смешно смотрится. Я на все деньги, которые у меня были, купил в нашем солдатском киоске печенья и конфет, обошел все посты, угостил ребят, а тем, кто курил, купил сигареты и рассказал им, какая сволочь этот майор. Пришел в казарму – там пусто. Было минус 42 градуса, ночь. Я перелез через забор и потопал в тайгу. Правда, при всем при этом, собираясь красиво умереть, я все-таки положил в карман шинели газеты, потому что где-то читал, что, если замерзаешь, в газету надо закутывать ноги. В состоянии полного аффекта я вложил в военный билет записку, где просил прощения у мамы и брата. И в этом состоянии, совершенно невменяемом – я действительно был совершенно жутко оскорблен, – почухал в тайгу.
Не знаю, сколько я шел, но постепенно мороз дал о себе знать: головка остыла, и не только остыла, как потом выяснилось, а еще и лицо было обморожено – я потом ходил с черной кожей, как с черной бородой. Ноги были уже ледяные. И тут я опомнился. Опомнился, достал газеты и завернул в них ноги, потому что портянки совершенно не грели. Из тайги надо было как-то выходить. Ну, поскольку я до этого был в экспедиции опять же в тайге, я как-то сориентировался по звездам и понял, что где-то справа от меня должна быть железная дорога. И, продолжая ориентироваться по звездам, чтобы не ходить кругами, потопал туда. Это был уже не аффект, мне уже было довольно тяжело физически – хорошо, что я был спортсменом и что был в полной боевой форме.
Короче говоря, я дотепал до автомобильной колеи, идущей вдоль железнодорожных путей. Снега по колено, в тайге. Вдали даже огоньки увидел. И вот тут я, еще не зная о правиле последних шагов, расслабился, поскользнулся и упал на спину. Надо мной было потрясающее звездное небо. Я лежу на спине, мне становится тепло, я понимаю, что замерзаю. Я читал, что когда человек замерзает, ему становится тепло… И знаете, о чем я тогда подумал? Я подумал: «Вот теперь я понял, как нужно монолог Гамлета „Быть или не быть" играть!» Честное слово. Короче, тихо начал отправляться в мир иной. Что меня спасло: по дороге ехала машина, грузовик, с включенными фарами. А моя нога в сапоге была сантиметрах в десяти от колеи. Но машина не остановилась. Они проехала мимо меня. Конечно, они меня видели. Но ведь это происходило в Сибири. Может, беглый, может, еще что. И это меня разозлило – ах, сволочи, думаю, солдата не подобрали!